Рина Хаустова - Caprichos. Дело об убийстве Распутина

Но не стоит забегать вперед. Ночь еще только начинается.

Раздается звонок. Он извещает Маленького Юсупова о приезде сообщников. Маленький из подвала поднимается им навстречу.

В кабинете он находит своих близких друзей – великого князя Дмитрия Павловича и поручика Сухотина.

Все они собрались минута в минуту, точно в назначенный срок.

Оставшиеся двое участников убийства запоздали.

И не по своей вине.

Как оказалось, режиссер ночной мышеловки, приготовил им неприятный сюрприз, о котором, к слову, и полусловом впоследствии не обмолвился в своих воспоминаниях.

В то самое время…

…когда Феликс Юсупов стоял на пороге подвала, любовался обстановкой и делал последние распоряжения, стараясь ничего не упустить, другой грядущий герой ночной трагедии, член Государственной думы Владимир Митрофанович Пуришкевич вышел из здания Городской думы на Невский проспект.

Он постоял немного. Достал сигару. Завернул за угол и стал прогуливаться по Думскому переулку, ожидая машину со своим сообщником и подчиненным, доктором Лазавертом.

Шли минуты.

Пуришкевича кропил мокрый снег. Пуришкевич нервничал. Часы били половину двенадцатого, потом три четверти двенадцатого. Пуришкевича начинал пробирать противный, сыроватый озноб… думскому депутату и будущему убийце начинало казаться, что каждый прохожий подозрительно его оглядывает.

И ему становилось не по себе.

Пуришкевичу еще минут пять предстоит прогуливаться по ночной мостовой.

Поскольку ему вскоре предстоит стать одним из самых важных действующих лиц фантастической ночи, нелишне будет коротко обрисовать и эту фигуру, в те оставшиеся минуты, пока он нетерпеливо поджидает своего сообщника.

Пуришкевич, вышагивая сейчас по мостовой, нервничает, и правильно делает, что нервничает. Пуришкевич – фигура заметная, яркая звезда на политическом небосклоне российской политики. Даже странно, что через несколько часов темнота дремучая – городовой Власюк его не узнает.

Этот характерный, словно наполированный бархоткой череп и выхоленные усы, которые с началом войны герой думских баталий начал залихватски подкручивать вверх, были известны любому российскому обывателю. Задержав взгляд на самой приметной черте его лица – глазах, вы предположили бы в нем натуру, по меньшей мере, непростодушную. Один глаз его неизменно сохранял выражение цепкое и внимательное, другой, широко раскрытый и словно стеклянный, смотрел на вас пустым отрешенным взглядом, присущим слепым… или фанатикам.

С началом войны Пуришкевич переменился не только формой усов. Он переменился и формой одежды. Возглавив санитарный поезд, снующий между фронтом и тылом, он облачился в мундир военного образца и совсем перестал носить штатское. А жаль! Его платье добрых мирных времен так удачно дополняло портрет!

Мало изобразить принадлежности его штатского туалета, тут надо изобразить, сколь много в нем чувствовалось притязания бессарабского помещика, обретшего неописуемую популярность в столицах, на добротность и франтовство! Огромная цепь червонного золота перепоясывала его поперек изящнейшего жилета, другая, еще толще, звенела и бряцала на запястье руки, в которую шестым пальцем вросла неизменная отличнейшая сигара. А многочисленные костюмы, словно секунду назад отутюженные и выпорхнувшие из рук портного, излучали самолюбивое добротное довольство. Вот и сейчас, собираясь стать убийцей, он положил в карман своей щегольской шинели купленный специально к случаю сверкающий никелированный кастет, карман же форменных брюк его оттянула замечательнейшая вещь – шестизарядный револьвер фирмы «Соваж».

Только самое лучшее, самого превосходного качества имело право служить этому восторженному себялюбцу!

В общем, Пуришкевич был самолюбивым и честолюбивым человеком, он был неизменно доволен собой… и он имел на это полное право!

Он был человеком одаренным.

В свое время он с отличием окончил историко-филологический факультет. Его сатирические стишки забавны и остры. Их с удовольствием цитируют на всех политических углах и соратники, и заклятые враги.

В Думе его считают признанным мастером ораторского искусства. Выступая с думской кафедры, он выпустил из своих красноречивых уст на вольный воздух немало крылатых фраз. Некоторые порхают в политических сферах и по наши дни.