Сергей Мельгунов - Легенда о сепаратном мире. Канун революции

Между третьим письмом Васильчиковой и ее приездом в Россию прошло целых шесть месяцев. За это время были сделаны и другие попытки прощупать почву для возможного мира между Россией и Францией с Центральными Державами. Нас может интересовать лишь то реальное, что направлялось по адресу России. И здесь, конечно, останавливает внимание письмо принца Гессенского к сестре. О нем А. Ф. сообщила в Ставку мужу 17 апреля: «Я получила длинное, милое письмо от Эрни. Он пишет: “Если кто-нибудь может понять его (тебя) и знает, что он переживает, то это я…” Он стремится найти выход из этой дилеммы и полагает, что кто-нибудь должен был бы начать строить мост для переговоров. У него возник план послать частным образом доверенное лицо в Стокгольм, которое встретилось бы там с человеком, посланным от тебя (частным образом), и они могли бы помочь уладить многие временные затруднения. План его основан на том, что в Германии нет настоящей ненависти к России. Эрни послал уже туда к 28-му (2 дня тому назад, а я узнала об этом только сегодня) одно лицо, которое может пробыть там только неделю. Я немедленно написала ответ (все через Дэзи 11 11 Принцесса Маргарита. Шведская королевская семья служила некоторою связью между родственниками по женским линиям, разделенными войной, и по вопросам о раненых и пленных. Вместе с тем король Густав также изыскивал «средства, могущие положить конец этой ужасной бойне». Он писал Николаю II 3 февраля: «Но я не представляю себе, каким путем этого можно достигнуть, и совесть моя побуждает меня сказать тебе, что в любой момент значительно позже, когда ты найдешь это удобным, я готов тебе всемерно служить в этом деле. Если эти строки заставят тебя призадуматься, я буду чрезвычайно счастлив и на всякий случай попрошу тебя написать мне несколько слов о том, как ты смотришь на мое предложение услуг. Я твердо верю, что из уважения к нашей старой дружбе ты не истолкуешь ложно мое настоящее письмо». Судя по второму письму Густава, Царь ограничился лишь «уверением в дружбе» в письме, которое передано было через Неклюдова, приезжавшего в Петербург. ) и послала этому господину, сказав ему, что ты еще не возвращался, и чтобы он не ждал и что, хотя все и жаждут мира, но время еще не настало. Я хотела кончить с этим делом до твоего возвращения, так как знала, что тебе это было бы неприятно. В., конечно, ничего абсолютно об этом не знает 12 12 Комментатор тотчас же уличает А. Ф. в ипокритстве: Вильгельм, конечно, знал. Возможно, но А. Ф. могла думать по-иному. В ней много было наивности. Она негодовала, например, когда узнавала, что письма жены к мужу подвергаются перлюстрации – интимная родственная переписка в ее представлении могла касаться лишь адресатов. . Все письмо очень милое и любящее. Оно меня очень обрадовало, хотя, конечно, вопрос о господине, который там ждет, а тебя здесь нет, был очень сложным. Э. будет разочарован».

К сожалению, письма принца Гессенского нет, очевидно, в «романовском архиве». Можно строить всякие догадки, но единственным фактом все-таки будет утверждение А. Ф. в письме к брату: «Хотя все и жаждут мира, но время еще не настало». Слухи рождались, ползли – иногда в атмосфере шпиономании и мерещившейся повсюду «измены» – совершенно фантастические, вплоть до таинственного посещения Царского принцем Гессенским. (Очевидно, получение письма не скрывалось от близкого придворного круга.) Французский посол направился к вел. кн. Павлу разузнать о настроениях. С ведома вел. кн. А. Ф. сообщала мужу 14 июня: «…Недавно у него обедал Палеолог и имел с ним долгую интимную беседу, во время которой он очень хитро старался выведать у Павла, не имеешь ли ты намерения заключить сепаратный мир с Германией, так как он слышал об этом здесь, и во Франции распространился об этом слух… Павел отвечал, что он уверен, что это неправда, тем более что при начале войны мы решили с нашими союзниками, что мир может быть подписан только вместе, ни в коем случае сепаратно. Затем я сказала Павлу, что до тебя дошли такие же слухи насчет Франции. Он перекрестился, когда я сказала ему, что ты и не помышляешь о мире и знаешь, что это вызвало бы революцию у нас – поэтому-то немцы и стараются раздувать эти слухи. Он сказал, что слышал, будто немцы предложили нам условия перемирия. Я предупредила его, что в следующий раз он услышит, будто я желаю заключения мира». Царь одобрил ответ жены: «Ты давала совершенно правильный ответ по вопросу о мире. Это как раз главный пункт моего рескрипта старому Горемыкину, который будет опубликован». Насколько волновали А. Ф. эти сплетни о «сепаратном мире», показывает тот факт, что через день она переписывает слова Палеолога, сказанные им по поводу сообщенной ему морганатической женой вел. кн. Павла беседы последнего с Императрицей: «Сегодня гр. Г(огенфельзен) посылает мне ответ Палеолога: “Впечатления, которые… Великий Князь вынес из своего разговора и который Вы… мне сообщаете от его имени, меня глубоко трогают. Я… придаю очень высокую цену прямому свидетельству, исходящему от… Великого Князя. Мое личное убеждение в нем не нуждалось. Но если я еще встречу неверующих, то отныне буду иметь право сказать: я не только верю, но и знаю”. Все это относительно вопроса о сепаратном мире», – добавляла А. Ф.