Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Двадцать четвёртого июля по воле боярина князя Василия Васильевича Голицына собралась дума, некоторых бояр даже призвали с воеводства. Однако дума «сидела» без государя и никак не могла настроиться на работу, потому как ожидалась третья смерть, хотя о ней вслух боялись даже заикнуться. Лишь Тараруй, верный своей природе, обронил мимоходом:

— Бог троицу любит.

В верхней горнице царило замешательство, среди царевен опять сновали Милославские, все были убеждены, что Фёдор от такого удара не оправится, и уж не таясь обсуждали: кого посадить на престол? Вот она любовь близких и родных. До Фёдора никому не было дела, ни церкви, ни боярству, ни народу.

В тереме князей Ромодановских царило уныние. Глава дома князь Григорий Григорьевич метался по дому из угла в угол. Оба его сына и племянник не могли его успокоить. Ещё раз обойдя дом, князь зашёл в домашнюю часовню. Со старой иконы, не покрытой окладом, Христос хмурым взглядом смотрел на него.

— Што смотришь, Господи! Пошто караешь? И чем-то мы тебя прогневали, будто мстишь за што. Только штой-то наладитси, и опять беда стучитси. Пошто же так?

Князь перекрестился и пальцами снял копоть с лампады. Нет, молитва не шла на ум. Открыв дверь, он подозвал племянника:

— Приведи ко мне свово сына, и пусть пошлют за подьячим Посольского приказа Андреем Алмазовым.

Князь Юрий ушёл, и скоро его сын пришёл к своему двоюродному деду. Будущий князь-кесарь и правая рука царя был ещё молод, не столь величав, как впоследствии, но, несмотря на свои годы, уже в боярстве лютел и матерел.

— Заходи, заходи, Федя, разговор ести.

Фёдор Юрьевич поклонился, вошёл в часовню и сел в резное кресло. Григорий Григорьевич сел рядом.

— Мене тебе говорити не надо, ты без меня ведаешь, што у дурочка царевича Ивана ести хоть и небольшой, но свой двор. Последнее время он пригрел нескольких блаженных. Шёл я тут по двору, один из них мене в рукав вцепился и говорит: «Зря царя хороните, ему ещё девять месяцев жити. А когда помрёт, ты ему вослед, аки верный пёс, пойдёшь». Хотел я ему за те слова оплеуху дать, а он далее говорит: «Не забудь успети передати тайну о том, што тебе не принадлежит». У мени от тех слов аж руки опустились, и я побрёл прочь. — Григорий Григорьевич на мгновение замолчал, посмотрел в глаза внучатому племяннику. — Перед смертью царь Алексей Михайлович, видя юность свово старшего сына и боясь, што Милославские, Салтыковы, Плещеевы да и многие другие воспользуются его неопытностью, собрал большую часть царских ценностей и сокровищ и, разделив на три части, спрятал в трёх разных местах, доверив каждое место в отдельности трём разным боярам, и лишь один я должен был знать все три места. Одно из них было доверено твоему отцу, другое — Матвееву, третье — Воротынскому. Я расскажу тебе, где те места, и ты станешь хранителем тайны, ибо Воротынский умер, Матвеев в ссылке, а мы с твоим отцом, почитай, в одном возрасте и, не ровен час, помрём.

— А пошто мене, а не сыновьям?

— Ну, Михайло у мени слишком прост, не ему таку тайну доверяти, а Андрей из плену вернулси сильно подавленный, пусть пообвыкнет пока, а тама, может, я и ему ту тайну доверю, правда, лишь одного тайника, тебе помощником будет. Ты же проговоришьси о тайниках лишь в случае большой беды и опасности для всей Руси. Притом не более одного тайника в десятилетие, и только лично государю.

— А если никакой большой беды не случится?

— Почувствуешь, што стареешь, передашь тайну сыну ал и тому, кому будешь доверяти.

— А если такого человека не будет?

— Тогда пусть энта тайна умрёт с тобою вместе. А пока постарайся приблизится ко двору Натальи Кирилловны, видно, её сыну после Феди царём стать. Воспитай из него настоящего государя, он ныне — последняя надёжа Руси. То тебе должно удатси, ибо ты — Ромодановский, князь Мономаховой крови.

После этих слов Григорий Григорьевич извлёк из-за пазухи карту Кремля и подземных ходов и стал разъяснять Фёдору Юрьевичу, где лежит, как добраться, как пройти и что сделать, чтобы взять. Обсуждали они долго, и, лишь окончательно всё уяснив, Фёдор Юрьевич покинул часовню, и почти сразу за ним вошёл Андрей Алмазов, ждавший у двери.

— Ты велел мене прийти, боярин? — глухо вымолвил он.

— Да.

— А пошто?

— Ты должен вновь съездить к боярину Матвееву с письмом.

Андрей усмехнулся:

— Завтрева с провизией отъезжает приказчик Матвеева, он и отвезёт письмо. Ответ на пару недель позже ничегошеньки не решает. Царь болеет, и царство уснуло.