Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

— Ну как же, как же, разве такую не заметишь, — ответил спокойно Языков, хотя внутри у него всё сжалось.

— Правда, красивая девушка, ну просто очень хороша? — Царь почти перешёл на шёпот.

— Очень, государь, — согласился Языков, видя воспалённые глаза Фёдора и до ломоты в висках пытаясь вспомнить, кто из девушек заинтересовал государя.

— Ты завтрева, Иван Максимович, узнаешь, чья она и с кем живёт.

— Хорошо, государь, — пролепетал Языков, заранее впадая в отчаянье, и с отчаяния выпалил: — Ас кем энто она рядом стояла?

— Рядом не помню, но за ней стоял наш думный дьяк Заборовский.

«Слава Богу, ести с кого начати, — обрадовался Языков. — Завтрева возьму дьяка за горло, пусть вспомнит, што за девица стояла перед ним у Успенского собора. Пусть только попробует не вспомнить».

Царь, проснувшись чуть свет, первым делом спросил:

— Ты не забыл, Иван Максимович?

— Усе помню, государь Фёдор Алексеевич, сегодня же узнаю и обо всём доложу.

Доверив одевать государя Лихачёвым, Языков пост шил на поиски девушки. Неделя была пасхальная, дума не собиралась, и надо было узнать, где искать Заборовского. Среди тех, кто нёс службу в Кремле, постельничий увидел старого друга — дьяка Посольского приказа стольника Семёна Алмазова и поманил его пальцем. Тот быстро поспешил к нему.

— Здравствуйте, Иван Максимович. — Стольник чинно поклонился.

— Ты ведаешь, хде живёт дьяк Заборовский?

— На Басманной.

— Привези его до меня, и побыстрей, я ждать буду.

Вскоре Алмазов привёз дьяка Ивана Заборовского и оставил наедине с Языковым. Дьяк был немного испуган: не шутка ведь — вызов к государеву постельничему.

— Иван Васильевич, ты вчерась во время крестного хода стоял около Успенского собора? — сразу переходя к делу, спросил Языков.

— Стоял, почитай у паперти, а што? — Дьяк был готов оправдываться.

— Около тебя девушка была в кокошнике с жемчугами. Часом, не ведаешь, чья она?

— Ведаю.

— Чья? — Постельничий чуть не подавился от радости.

— Моей жоны племянница.

— Аки зовут?

— Агафья [154] Грушецкая Агафья Семёновна (?-1681) — первая жена Фёдора Алексеевича (с 1679 г.). , дочь покойного стольника Семёна Фёдоровича Грушецкого, чей дед с Польши перешёл на службу к государю Михаилу Фёдоровичу.

— Ни за кого не сговорена?

— Пошто ж так, девка красивая, видная, давно сговорена за стрелецкого сотника Прокопа Понькина.

Взгляд Языкова стал злым и жёстким:

— Вот што, Иван Васильевич, никаких Прокопов штобы и близко возля твово дому не было. Твоя племянница приглянулась государю.

— Государю? — вытаращил глаза дьяк.

— Да, государю, Фёдору Алексеевичу. И наперёд заруби себе на носу: всем сватам — от ворот поворот. Понял?

— Понял, Иван Максимович, — кивал головой ошалевший от новости дьяк. — Аки не поняти, тако счастье Агаше привалило.

— Смотри! Ежели што, одним кнутом не отделаешьси!

— Да ты што, Иван Максимович, али я враг себе али нашему дитятке? Не изволь беспокоитси. А Понькина и близко боле не подпущу.

Языков довольно усмехнулся:

— С Понькиным я сам разберусь. Нынче же в войска к князю Черкасскому отъедет. А ты иди пока домой, может, я к тебе ещё сегодня заеду.

— Честь-то какая, честь.

Дьяк, радостный, поспешил удалиться, а постельничий тайными переходами вернулся к государю.

Фёдор ждал с нетерпением, увиденный образ западал в душу. С нетерпением он выслушал рассказ Языкова, который поведал обо всём, кроме стрелецкого сотника.

— Значит, её зовут Агаша. — Голос царя был ласков.

— Да, государь.

— А нельзя её как-нибудь ещё увидеть?

— Придумаем чего-нибудь, государь. Наконец, одна из твоих сестёр может пригласить её погулять по саду.

— Да, это было бы замечательно. Я поговорю об этом с Софьей.

— А я съезжу поговорю об энтом с её дядей.

— Езжай, только побыстрей.

Было заметно, как царь нетерпелив. Языков решил самолично съездить на Басманную, узнать побольше, договориться о приезде племянницы Заборовского в гости к царевнам, но перед этим заехал к главе Стрелецкого приказа Долгорукову Юрию Алексеевичу. К полудню сотник Прокоп Понькин отбыл в войска с письмом к князю Черкасскому, так и не поняв, чему он обязан такой неожиданности. Среди бояр поползли слухи о внезапной сердечной прилуке царя, уже к вечеру они достигли дома Ивана Михайловича Милославского. Ту весть, говорят, ему принёс князь Хованский-Таратуй Иван Алексеевич, а он умел всё приукрасить. После его ухода Милославский опять пожелтел, и ему вновь пришлось пускать кровь.