Денис Драгунский: Дело принципа

Еще через полминуты на тротуаре уже стоял столик, два легких стула с подлокотниками – два полукресла, собственно говоря, одно против другого – и две жаровни, тоже одна против другой, так что по обе стороны каждого кресла, получилось, стояли бронзовые треножники с медными тарелками, прикрытыми дырчатыми полушариями, источавшими жар и легчайший дымок яблоневого угля.

– Весьма кстати, – сказала я, усаживаясь в кресло и подставляя плечи пледу, который на меня накидывал официант. – Холодает.

– Значит, вы приезжаете в Штефанбург на зимние месяцы?

– На оперный сезон, – сказала я.

– О! – сказал он. – Абонируете ложу?

– Именно. А вы бываете в опере?

– Нет, дорогая барышня… простите, я запамятовал ваше имя, Альбертина…

– Я же сказала – забудете! Вот и забыли! Вот и отлично! Отчего же вы не ходите в оперу? Вам скучно, у вас нет своей компании, своего круга? Или, – я перешла на шепот, – дороговато?

– И то, и другое, и, главное, третье, – сказал старик. – Я не очень люблю музыку. Вернее, люблю, но так, разные шансонетки. Или марши. Бум-брум-ла-дада-дум! Но в опере мне высидеть трудно. Я ходил в оперу, когда был… когда жил и служил в Вене. А здесь, честно скажу, ни разу не был. Хотя здешнюю оперу очень хвалят. Но вот как-то пока не вышло. Но, быть может, я все же соберусь. Специально чтоб еще раз увидеть вас, чудесная барышня, не желающая повторить свое имя…

– Не стоит, глубокоуважаемый забывчивый господин, – сказала я.

Меж тем принесли кофе и пирожные.

– Отчего же нет? – улыбнулся он. – Было бы мило раскланяться в фойе. А что бы вы рекомендовали посмотреть? Что вы сами недавно смотрели?

– Послушать, послушать! – сказала я строго. – Оперу не смотрят, а слушают. В отличие от балета. Вот недавно мы слушали оперу «Nathalie Pouchkine», какого-то новейшего итальянского композитора. Точно не помню. То ли Умберто Джордано, то ли Джакомо Пуччини. Поразительный сюжет и чудесные голоса. Историческая опера из русской жизни, не хуже джордановской «Федоры», нет, правда! Вы знаете, кто такая Натали?

Старик помотал головой, пристально на меня глядя.

– Это жена великого русского поэта Александра Пушкина. Слыхали? Нет? О, боже! Впрочем, все может быть. Я неравнодушна к России, потому что наполовину славянка. Но не полька. Поляки-то как раз ненавидят русских. Вы ведь тоже славянин?

– Нет. Немец.

– Ach, unglaublich! Sie sind so fliessend in unserer Sprache! [1]

– Благодарю, – сказал он. – Вернемся к опере?

Честно говоря, я совсем не понимала музыки. Но в оперу ходить просто обожала. Ложа. Конфеты. Апельсины. Прогулки по фойе. Все раскланиваются друг с другом. Папа шепчет: «Граф такой-то; генерал такой-то; знаменитый поэт такой-то». Кое-кто подходит к нам. Кое к кому – мы. Знакомимся. Пожилая дама треплет меня по щечке. Юный поручик склоняет голову с бритвенной тонкости пробором, жмет мне руку. Восхитительный буфет с мороженым в мельхиоровых вазочках. И замечательные сюжеты! Я внимательно читала либретто в узких светло-бежевых книжечках и всегда следила за действием. Поэтому певцы меня часто раздражали.

– Ах, какая опера, – рассказывала я. – Как жаль, что я не могу напеть вам несколько мелодий, я совсем не музыкальна, увы… Но я расскажу вам сюжет. Для начала – действующие лица. Русский царь Николай. Граф Бенкендорф, правая рука царя. Барон Геккерн, посланник нидерландского двора в России. Жорж Дантес, его приемный сын, офицер на русской службе. Натали, жена знаменитого поэта Пушкина. Катерина, ее сестра. Ну и конечно придворные дамы, камергеры, офицеры и все такое.

– А где же сам великий поэт Пушкин? – спросил старик.

– А вот самого Пушкина там нет, – сказала я. – Ведь опера не про него, а про его жену! Итак. Занавес открывается. Красивейшая декорация – зеленые стены и белые узоры, узкие окна и огромные люстры. Бал в царском дворце. Выходит граф Бенкендорф и сообщает о прибытии царя. Хор придворных поет русский гимн «Боже, царя храни» (тут я немножко всё-таки напела). Входит царь. Поднятием руки он приветствует собравшихся и начинает польку, идя в паре с красавицей Натали.

И тут входят посланник Геккерн и поручик Дантес. Баритон и тенор. Они поют про жизнь в бескрайней морозной стране. То есть у них такой дуэт. Поют про жестокость русского царя и про придворных дам, что они все – пожилые нарумяненные кокетки. И вот к ним подходит граф Бенкендорф, слушает их. И поет свою арию. Сначала так: « Умолкните, клеветники России! » Музыка очень громкая и страшная, а он поет еще громче, почти как Мефистофель: « Le veau d’or est toujours debout! » [2] – ну, помните? Роскошный баритон, настоящий русский голос. Певец, кстати, русский. Забыла фамилию. Но очень, очень знаменитый! Пауза, аплодисменты. Но потом, как будто бы прочитав строгую нотацию двум наглым иностранцам, он смягчается, улыбается и обращается к поручику Дантесу: « О, ты еще полюбишь наш дивный холодный край, где девы цветут, как розы на снегу! ». Барон Геккерн просит Бенкендорфа представить царю Дантеса.