Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

«Бог Световид, глупо всё получилось…» — почему-то клял себя, чуть не плача, Клуд, глядя на лежащего на земле мёртвого Бука, по которому струилась вода с небес. Ручьями она текла и с плеч хозяина. Да, такой собаки у Клуда не будет никогда…

К горлу Доброслава подступил ком, он сглотнул его и по-настоящему заплакал, никого не стесняясь. Так плачут по дорогому другу.

Собравшиеся рядом воины переглядывались и перешёптывались. Многие из них участвовали в походе на Византию и, зная, чем являлся пёс для Клуда, не удивлялись его слезам… Они тоже жалели Бука… Помнили, как он помог захватить башню, к которой крепилась протянутая через Золотой Рог цепь, препятствовавшая днепровским лодьям подойти к Константинополю.

Клуд взял на руки пса, отнёс его к краю оврага, развязал на нём доспех… Выкопал могилу.

До сего момента дождь, ливший, как из корыта, прекратился. Доброслав вычерпал жижу из погребальной ямы, положил в неё Бука, возле него — доспех.

Потом сел у могильного холмика на снятое с коня седло, вспомнил и о матери пса… «Теперь, наверное, тоже нет в живых, хотя сказывали и рыбаки, и пастухи, что не раз видели её бегущей с волком… Правильно говорили, Бук умный, поэтому мне и жалко его, будто схоронил человека… Думаю, что душа Бука в человечьем обличье попадёт в небесный сад, и настанет время — там встретимся и наговоримся вдосталь», — решил Доброслав и, слегка успокоенный, пошёл утешать мальца, который на могиле Ратмира плакал навзрыд…

— Ну, перестань, — положил ему на плечо руку Клуд.

— Он же для меня отцом был… Как же я теперь?! — Парнишка поднял зарёванное лицо.

— Ничего, Любим, отгоним хазар от Киева, попрошу Аскольда, чтоб взял тебя в молодшую дружину. Пойдёшь?

— Пойду, а как же!

— Вот и хорошо. А пока со мной будь. За тобой глядеть стану.

И снова подумал: «Это мне в утешение теперь дадено. Вместо Бука… Любим…» Но последней мыслью всё-таки было: «А что я скажу Радовану, когда он спросит про Бука?! И как сильно любил его монах Леонтий…»

К вечеру дождь снова перестал, а спустя какое-то время небо очистилось и на нём засияла круглая луна. И все эти ночи, когда сверху лила вода, понятное дело, за тёмными тучами никто не видел её. Но один сие чувствовал — Еруслан; в последнее время с ним стало твориться непонятное. Как только наступало полнолуние, бывшего предводителя кметов охватывал озноб, сменяющийся лихорадкой; возникали сильная жажда и дикая головная боль. Он начинал ощущать, как распухали лицо, руки и ноги, кожа воспалялась, грубела и будто расплывалась; мешали обувь и одежда. Если Еруслан находился в помещении, его обязательно тянуло выбраться наружу, а там сбрасывал с себя всё, что находилось на нём; затем вдруг наступала сильная тошнота и полное помутнение рассудка… И тогда Еруслан не помнил, что делал.

Впервые с ним это произошло два месяца назад в лесном тереме, когда повисла над деревьями полная луна. Он лежал в маленькой горнице. Бледный свет проник вовнутрь, и Еруслана словно кто дёрнул за ногу. Проснувшись, он поглядел на спящую рядом, разметавшуюся на ложе в своей обольстительной наготе молодицу со слегка подрагивающими от ровного дыхания персями. Хотел было разбудить её, чтобы снова обладать, но тут и приключилось с ним то, что приключалось потом несколько раз.

А утром Еруслана нашли голого, всего исцарапанного, недалеко от терема в кустах можжевельника. На вопросы Дира, как он туда попал и что делал, Еруслан не мог ответить, — он ничего не помнил. Лишь кто-то из гридней показал на волчью шерсть, оставленную на ветках кустарника…

Приехав в дубраву, Доброслав нашёл Еруслана. Обратил внимание на его удручающий вид и поведал о гибели Бука. Бывший предводитель кметов, как мог, постарался утешить друга, но и сам понимал, что сия утрата для Клуда да, пожалуй, и тех, кто знал пса и помнил его геройские подвиги, невосполнима. Еруслану, к примеру, сразу пришло на ум, как Бук помог его кметам овладеть гарнизонной казармой ромеев, собиравших дань в селении и устроивших там страшную резню.

На ночь Клуд и Еруслан легли рядом, но ближе к рассвету Доброслав друга не обнаружил. Ничего не подозревая, снова заснул. Только с первыми лучами солнца вернулся Еруслан. И снова всё лицо у него было исцарапано, а шрам побагровел ещё пуще. Но луна уже пошла на убыль, и теперь бывший предводитель кметов спал спокойно и по ночам никуда не отлучался. Доброслав же ни о чём пока не расспрашивал его…

Земля просохла. Приходилось днём и ночью следить, как собирался уходить с болотистого места каган Завулон. Вначале хазары разгородили связанные повозки, освободили от грязи и глины колеса, а также вымыли и вычистили конские хвосты лошадей. Затем каган велел собирать своих жён и их рабынь, коих и погрузили в кибитки.