Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

— Кто ты такой, чтоб указывать мне?! — вскипел великан.

Тут Бук поднялся с передних лап, встал в бойцовскую стойку, выставив широкую грудь, закованную в броню. Увидев сие, Ратмир успокоился. К нему подошёл сотский, пошептал на ухо.

— Сразу бы надо сказать… Княжий муж… А он — по-простому, рядом с нами… Кто же знал?.. Ты прости меня. — Великан подошёл к Доброславу и похлопал по плечу. — Ратмиром меня зовут.

— Да уж слышал от отрока. Меня Доброславом. А это мой Бук. Отважный боец.

— Не хотел мальца брать — сирота… Только обхитрил, незаметно увязался, а перед дубравой объявился. Теперь куда уж?.. Заместо сына он, в семье у меня одни девки. Жалко, если убьют мальца… Хотя луком хорошо владеет. Да и мечом разок-другой взмахнуть может. Силёнок пока маловато.

— Маловато?! Это по твоим великанским понятиям… — обиделся Любим. — Смотри!

Парнишка подошёл к берёзке толщиной с руку и одним взмахом меча срубил её.

— Паршивец! — снова вскричал бородач. — Зачем деревцо-то рубанул?! Эк, безмозглая голова…

Теперь стал смеяться сотский и другие вой, находившиеся рядом с великаном и его племянником.

Но недолго пришлось наслаждаться русам пусть слабым, но светом, и молиться ему, небо снова задёрнулось тучами, по верхушкам дубов прошёлся сильный ветер, пробрался в низину, сразу напомнив об осени, вздыбил гривы и хвосты животным, пасущимся на берегу ручья, взъерошил воду его.

— Седлайте коней! — приказали сотские.

Ратмир и Доброслав уже заканчивали стягивать под брюхами лошадей подпруги, когда услышали тихий возглас Любима:

— Хазары!

Тут же подняли головы и наверху увидели с десяток безбровых, плосколицых вооружённых всадников, остановившихся на краю оврага, но не стрелявших… Видно было, что они, неожиданно выскочив на киевлян, расположившихся внизу, опешили.

— Гей, взять их! — крикнул кто-то из русов.

Великан, Доброслав, малец и ещё человек пятнадцать тех, кто быстрее всех заседлал коней, рванулись по крутому склону, заросшему орешником и густой травой; несколько всадников прямо взяли вверх, их лошади поскользнулись и вместе с седоками скатились вниз, ломая им руки и ноги. Послышались дикие крики раненых. А тут ещё дождь хлынул, полившись потоком на головы как киевлян, так и выдавших себя хазар, которых возглавлял Азач.

Медлить было нельзя, хотя он узрел, как три-четыре лошади, скатившись, произвели в стане русов некоторое замешательство; остальные же упорно преодолевали подъем, и через мгновение окажутся рядом… Скакать снова к болоту, когда опять льётся влага, не имело смысла — только завязнешь. И вопреки всему Азач направил своего коня к дубраве, хотя и предполагал, что там может хорониться засада… Хотя в положении сотника это оказалось самым разумным действием: сзади его бойцов преследовали киевляне, с одного боку находилось болото, и Азач уже принял решение туда не скакать, с другого — Лыбедь с разобранными мостами. Правда, сейчас можно мгновенно развернуться назад, чего русы не ожидают совсем, и пробиться через их конный строй, как сие делают царкасы, о которых был наслышан. «Эх-ма, где наша не пропадала!» — мелькнуло в голове, и дал знак десятнику, скачущему рядом, совершить ловкий приём…

Подняв коней на дыбы, они развернулись в обратную сторону и через короткое время оказались лицом к лицу с противником. Азач чуть не столкнулся с русским великаном, но тут же бросил коня вбок и нанёс саблей хлёсткий удар по шее бородача. У того неестественно зависла голова, как если бы кто на огороде крепко стукнул палкой по стеблю подсолнечника у самого основания корзинки, и она бы точно так же поникла…

Любим, отрок, воочию увидевший гибель дяди Ратмира, даже не поверил в это, а поверив, страшно закричал и кинулся на губителя. Азач смог бы и мальца рубануть, потому что тот совсем не защитился, но, сообразив, что перед ним всего лишь парнишка, отвернул коня: «Так ему же столько лет, сколько дочери моей!..»

Но вдруг увидел краем глаза, как на него сбоку прыгнул невесть откуда взявшийся пёс с бронированной грудью, и сабля, занесённая для удара, но не опущенная ещё, молнией сверкнула и раскроила череп Бука… Пёс упал под передние ноги хазарской лошади, но в это время меж лопаток Азача глубоко вошла стрела, выпущенная из лука Доброславом. Последнее, что коротким видением предстало в предсмертном сознании Азача — смеющееся лицо дочери…

Часть хазар иссекли мечами, остальных достали стрелами. В плен не брали.