Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

Пока Яромир раздумывал на пепелище, как снова обустроить порубежную полосу, его опытный отец время даром не терял: разослал по весям гонцов, и через некоторое время возле дома, где проживали киевский князь и Кевкамен с рындами, возникли вежи пришедших сюда плотников, землекопов, кожемяков, прижаловали даже три жреца, ибо остальных, которые волховали на приграничном капище, хазары, осквернив его, увели с собой.

Среди мастеровых спокойным мужественным лицом и высоким ростом выделялся кузнец Данила. Его сразу высмотрел не только воевода, но и Аскольд, и всю подноготную о нём выведал: кузнец потомственный, человек порубежный, — умел держать не токмо молот или кувалду, но и владеть мечом, луком. Одно слово — хват…

Между прочим, в селении за Данилой и кличка числилась — Хват… Хотя прозвище кузнецам даётся в соответствии с их наклонностями в работе — Коваль, Огонь, Клещи, Молот. К примеру, приходит баба в кузню. Её спрашивают: «Чего тебе надобно?» — «Грабли починить» — «Значит, для сего дела тебе нужен Ярил Молотов или Дидо Огнёв…»

Вот и понимай: Ярил в кузнице молотом орудует, а Дидо огонь раздувает в горне. А Хват на все руки мастер, да такой мелочью, как грабли, заниматься не станет… Он в основном куёт мечи, охотничьи ножи и кинжалы, закаляет наконечники стрел… Но из этого не следует, что он не делает бороны, сохи, топоры, вилы… Ведь два последние орудия крестьянского труда используются и в битве с врагами.

Когда намедни напали хазары, вдова Внислава порешила рожнами не одного супостата. А не знать если об этом, то и не подумаешь, что сия баба на такое способна: пригожа, фигуриста, с высокой грудью и глазами, что два озера синих.

Под стать Даниле был каменщик Погляд, жрецы взяли его с собой мостить разрушенную кумирню… Поговаривали, что Погляд неравнодушен к молодой вдовушке… Сам он тоже вдовым остался — жену его украли хазары с покоса. Бывает и такое!

Камни для нужд капища возили на воловьих упряжках из каменоломни, где работали пленные хазары, византийцы и дикий люд — угры, гениохи, печенеги. Жрецы как-то пожаловались Аскольду и Светозару, что камни оттуда стали привозить не того размера, на какой указал Погляд, к тому же плохо отточенные. Князь поручил Яромиру в этом разобраться.

Через некоторое время из каменоломни доставили двух рабов — хазарина и византийца, которые там, на месте, отвечали за отгружаемые изделия. На малом совете, проходившем в доме утопленной, а затем закопанной в комариной чащобе, большинством голосов приговорили рабов к сожжению на жертвеннике, как только он станет готов и на капище будут поставлены новые идолы.

Но, к удивлению присутствующих и великому огорчению Светозара, против такого решения совета высказался сам Аскольд, но поколебавшись, всё же согласился с общим мнением.

Рабов заковали в цепи и бросили в темницу. И на какое-то время, поглощённые напряжённой работой, о них забыли; помнил об узниках лишь кто кормил их, да и то не всегда.

Когда же в очередной раз кормилец принёс еду в темницу, то обнаружил её пустой… Поднял шум, сбежались стражники, прибыли Светозар и его сын, но никто не мог даже предположительно сказать, как сие случилось. Запоры на двери не сломаны, никакого потайного хода или подкопа не нашли: не могли же узники улететь, потолок низкий, каменный, мрачный, в темнице ни одного отверстия…

— Наверное, боги — христианский и иудейский — помогли, — усмехнулся Яромир. — Перенесли на небо.

Стражники поняли его шутку, мрачно улыбнулись, — отвечать-то им придётся…

Аскольд и Кевкамен с рындами пробирались верхом между короткоствольными деревьями, росшими в приболотной местности; вначале молча прислушивались к бойкому стуку топоров, — то в нескольких сотнях локтей отсюда рубилась засека. Потом заговорили, но очень тихо, чтобы никто не мог услышать.

— Они в надёжном схроне, княже, — горячо заверил грек.

— Как же ты сумел обмануть стражников? — спросил Аскольд.

— Я не обманул, а подкупил того, кто приносил рабам еду…

— Хотя тайно освободить узников приказал я сам, но падкий на золото человек должен, Кевкамен, быть наказан… Он служит у нас и, следовательно, предал…

— Княже, кормилец оказался христианином, и золото для него не играло важной роли.

— Ты хочешь сказать, что он из милосердия пошёл на предательство?

— Да, княже… И я не бы не стал называть этот проступок таким словом, иначе и нас тогда можно обвинить в измене… Вина тех, кого малый совет предназначил в жертву, полностью не доказана, а мы, их освобождая, действовали исходя из заповедей Господних. И спасибо тебе, княже, что сие дозволил…