Владимир Афиногенов - Белые лодьи

С помощью служанки она быстро оделась и проследовала в комнату, где, связанный, лежал легаторий с кляпом во рту и, ошеломлённый, смешно таращил глаза.

— Прошу, милая, не бояться… Если ты будешь слушаться нас, тебе и служанке, и вот ему тоже ничего не грозит… — тихо, но внушительно сказал Доброслав.

Легко сказать — не бояться: страх не только промелькнул в расширенных глазах Евдоксии, но он в них поселился окончательно. У гетеры чуть- чуть подрагивал подбородок, но от этого лицо её не дурнело, а оставалось прекрасным по-прежнему.

— Что я должна делать? — спросила она замороженным голосом.

— Ты сейчас велишь принести стило и пергамент, и мы напишем письмо твоему возлюбленному… А пока успокойся, чтобы не дрожала рука… Как ласково называешь ты Медную Скотину? Дорогой, милый или ещё как… Начинай с этого обращения, а далее так: «Ко мне пришли люди Варды, разоружили легатория, которого ты поставил у нашего дома, и стали мне угрожать. Не предпринимай пока никаких шагов, они будут дежурить у меня до вечера. Если ты что-то предпримешь, они сказали, что убьют меня… А вечером ты должен явиться в таверну «Сорока двух мучеников». Явишься один, без охраны, так распорядился Варда. Зачем?… Там тебе всё объяснят… Ради нашей любви и сохранения моей жизни сделай всё так, как тебе приказывают… Это послание доставит служанка, ты её, пожалуйста, ни о чём не спрашивай.

Твоя навеки

Евдоксия».

— Всё, прочти вслух, — сказал Клуд. — Вот и хорошо. А ты, — обратился он к служанке, — одевайся живо. И не вздумай ничего болтать, за свой язык не только ты расплатишься жизнью, но и твоя госпожа тоже… Ты поняла? И запомни: это приказ дяди императора, а он шутить не любит!

Служанка кивнула в знак согласия — она хорошо знала характер бывшего любовника Евдоксии — и пошла одеваться.

— Дубыня, а тебе действительно придётся подежурить до вечера. Я оставляю Бука, сам же отправляюсь туда, где мы с тобой живём. Думаю, нам прямо из таверны придётся сразу уехать… Можно было не рисковать и не оставаться в этом доме, но куда денешь вот этого мычащего бугая?! С собой не возьмёшь… Убить?

— Только не делайте этого! Я вас Христом Богом прошу! — чуть ли не взвизгнула Евдоксия.

— Нашла от имени кого просить… У нас, милая, свои боги… Дождёмся служанку, убедимся в благоразумии Пустого Медного Быка, и я тронусь в предместье святого Мамы… Собирать наши с тобой, друг, пожитки… Там, сам знаешь, лежит великое наше богатство — жезл верховного жреца Родослава, и во исполнение удачи он должен быть с нами… И не менее драгоценная для меня вещь — статуэтка богини…

Вернулась служанка. За время, проведённое в пути до форума Быка, где находилась резиденция Иктиноса, и обратно, девушка заметно успокоилась и сказала, что регионарх сделает всё так, как велит Варда…

— Отлично! — воскликнул Доброслав и вскоре был уже на улице.

А в предместье его снова ждал негус Джамшид, который и передал слова Леонтия о том, чтобы он был к обеду в патриаршей библиотеке.

Из предместья святого Мамы, нагруженный вещами и Дубыни, с жезлом верховного жреца, засунутым под кожаную куртку, Доброслав снова по улице Меса достиг форума Константина, площади, наиболее украшенной колоннами, портиками и триумфальными арками. В центре возвышалась колонна Константина Великого. Рядом с площадью — большой рынок булочников, к которому примыкала улица, называемая улицей Слез. На ней продавали рабов. Вообще Доброслав заметил, что Константинополь удивительный город: грязь и мрамор, нищета и роскошь, обилие богато одетых, смеющихся людей и плачущих, обиженных и униженных. «Интересно, а как в Киеве?… — подумал Доброслав. — Есть ли там богатые и бедные? Наверное, есть».

Но вот и другая площадь — Августеона. Тут находились резиденция патриарха и библиотека, представляющая собой прямоугольное одноэтажное купольное здание на четырёх колоннах, с двумя выходами. У одного из них Доброслав увидел негуса Джама, который помахал ему рукой. Клуд направился к нему, и вскоре они поднимались по мраморной лестнице внутрь помещения. Только краем глаза Доброслав увидел тянущиеся во всю стену полки, которые были заставлены медными сундуками. Он успел только подумать: «В них-то, наверное, и лежат книги, по которым учатся своей премудрости греки…», а негус уже потянул его за рукав в узкую боковую дверь.

Знал бы язычник, что раньше книги из пергамента лежали на полках просто так, открытые всякому, но после того, как Лев III Иоаврийский сжёг библиотеку, оставшиеся фолианты упрятали в сундуки. Хотя сейчас им ничего не угрожало, они так и остались в них. «Пусть там и будут, — рассудил Фотий, — подольше сохранятся».