Александр Богданов - Твердыня

«Прощевайте теперича; Черепанов вон в той избе ночует,» любезно объяснил Митяй и собрался уходить. «Спасибо, друг,» помахали ему вслед, взобравшиеся на своих лошадей Берсенев и Федор. Они пересекли поле наискосок и приблизились к деревне. Навстречу им бросилась кучка всадников. Берсенев показал документы, ответил на их вопросы и попросил отвести к Черепанову. Черепанов, среднего роста, неторопливый и пожилой мужчина со степенными манерами, веснушчатым лицом и глубоко посаженными глазами, был на улице возле своей избы, занятый конем. Повидимости ему стало от работы жарко и его шинель валялась на завалинке. Одет он был в сермяжный кафтан и кавалерийские шаровары с лампасами, заправленными в сапоги. Армейская фуражка с эмблемой авиационных войск сидела на его крупной голове, поросшей коротко подстриженными, соломенными волосами. Перед ним стоял высокий, гнедой жеребец. Черепанов держал его переднюю ногу в руках и сокрушенно качал головой. «Ковать его нельзя было. Молодой еще. Копыта ему испортили,» поделился он с Берсеневым, когда тот представился. «Снимите подковы и лечите,» посоветовал полковник. «Нет на это времени. На чемоданах, так сказать, живем. Не знаем, что завтра будет.» На его невыразительном, плоском лице не проявлялось никаких чувств. «Деревня месяц назад была атакована Фриммером. Искали оружие и зерно. Старшин закопали живьем на две сажени в землю и оставили подыхать. Отряд самообороны, в силу малочисленности и плохого вооружения, не смог защитить жителей и был рассеян. Сейчас готовим пополнение.» Он повернул голову назад. «Посмотрите на этих орлов — это наши тамбовцы.» Черепанов указал на три десятка крестьян разнообразного возраста, тренирующихся невдалеке. Повстанцы в брезентовых ичигах и в сермяжных онучах с лаптями, в суконных шапках и ушанках, в полушубках и в зипунах и армяках, заросшие и небритые, со всевозможным оружием на плечах — трехлинейками, карабинами, охотничьими ружьями, револьверами всех систем, с гранатами и тесаками за поясами, с гордо поднятыми головами крепко отбивали на плацу свой чеканный шаг. «Мы пришли в Ольховку неделю после того, как советские покинули деревню. Сейчас мужики довольны; пока мы здесь — никакой продразверстки. Однако Фриммер попрежнему рыщет по Тамбовщине и убивает и грабит. Наша задача найти его и уничтожить.»

Дальнейшее произошло очень быстро, и как бы в одно мгновение. Из леса с дикими воплями выскочили всадники с красными лентами на папахах. По ним последовало несколько хаотичных выстрелов, но потом по нападающим упорно застрочил пулемет, к нему присоединился второй и третий. Наступательный порыв большевиков был задержан. Они падали с коней, но на минуту смешавшись, выравнивались и продолжали атаку, чтобы быть опять скошенными пулеметным огнем. Новые и новые сотни появлялись на околице. «Пропустили! Наши патрули пропустили! Советские их вырезали!» сетовал Черепанов. Схватив шинель, он побежал в дом и через секунду вернулся преображенным. Теперь он выглядел настоящим командиром. Глаза его горели отвагой, в уголках рта залегли решительные складки, в руке был кольт, с боку свисала шашка. «Принимай командование, Николай Иваныч!» крикнул он, вскочив на своего жеребца. Они помчались к леваде, где казаки садились на коней и строились в боевой порядок для контратаки. «Строй фронт! Трубач! По переднему уступу!» Мелодичные звуки сигнала огласили окрестности. «Шашки наголо! Вперед!» скомандовал Берсенев. С криками Ура! выставив перед собой пики полк своей массой обрушился на врага. Шла лава на лаву. Они врезались друг в друга. Перед Берсеневым замелькали горящие ненавистью глаза, разодранные в истошной ярости рты и искаженные злобой лица. Лязг стали, исступленный мат, крики боли, выстрелы, глухой перестук клинков, кромсающих человеческую плоть слились в одну дьявольскую какoфонию. Берсенев беззаветно рубил с плеча, раздавая удары направо и налево, и без устали стрелял в упор, повалив незнамо сколько врагов. Внезапно шум утих и красные исчезли. Очнулся Берсенев скачущим по полю с остатками своего полка. Байсар вынес его из битвы. Нервное возбуждение пережитого колотило его, мешая ясно мыслить. С удивлением он заметил, что не получил в жестоком бою ни одной царапины. «Стой!» закричал он и, чтобы привлечь внимание выстрелил в воздух, выпустив из своего нагана последний патрон. «Стой! Где знаменосец?!» Прыщавый, тощий подросток подскакал к нему. «Поднимай знамя! Собираемся здесь! Ждем тех, кто прорвался! Труби! Зови сюда всех!» Стройный, как камышовая тростинка, вскинул подросток свой горн. Энергичная, бодрая трель далеко разнеслась в вечереющем воздухе. Казаки, многие из них раненые, стали медленно съезжаться к своему полковнику.