Дмитрий Евдокимов: Воевода

— Поститься, — не без лукавства ответил Бер, фарисейски возведя очи горе.

По мосту, пробуя крепость перекрытий, проскакали вооружённые слуги Власьева, затем, поскрипывая, медленно двинулась и его повозка. Иноземцы заняли место в длинной процессии.

Когда караван проехал приблизительно милю от границы, спутники увидели на высоком холме справа от дороги вооружённый отряд. Маржере невольно взялся за рукоять шпаги, мимоходом глянув на пистолеты, притороченные к седлу: «Не разбойники ли?» — но тут же успокоился, увидев, что русские радостно приветствуют отряд.

— Нас встречают, — шепнул Бер. — Таков обычай.

Повозка остановилась у холма. К ней подскакал всадник и, спешившись, ждал, когда из неё выйдет Власьев. Затем, сняв шлем с высоким шишаком, наклонил голову:

— Поздорову ли ты ехал, Афанасий Иванович?

Власьев вгляделся в лицо встречающего и воскликнул:

— Князь Пожарский? Дмитрий Михайлович? Рад, что над тобой вновь воссияла милость государя.

Упомянув царское имя, дьяк тут же вспомнил о ритуале, не торопясь снял свою высокую шапку. Впрочем, на его бритой голове, которая странно контрастировала с пышной бородой, оказалась ещё одна шапка — круглая тафья [11] Род тюбетейки. из бархата. Дьяк степенно поклонился и завёл речь в привычном речитативе:

— Здоров ли великий государь царь и великий князь Борис Фёдорович, всея России самодержец, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский, великий князь Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новгорода, низовые земли, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и всея северныя страны повелитель, государь Иверские страны, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинские земли, Черкасских и Горских князей и иных многих государств государь и обладатель и прочее.

Князь Пожарский поклонился в ответ:

— Его царское величество Борис Фёдорович, всея России самодержец и прочее, здоров и прислал меня сюда, чтобы принять тебя, Афанасия Власьева, и вместе с вашими людьми снабдить провиантом, лошадьми и всем необходимым и доставить в Москву.

После того как приличия были соблюдены, дьяк вновь надел свою высокую шапку, а князь — боевой шлем, и беседа потекла более свободно.

— Так, значит, князь Дмитрий, ты снова во дворце?

— Да, вот сподобился царской милости — получил звание стольника.

— А сколько в стряпчих проходил?

— Семь лет.

— Да, да, как же — помню. Ты ведь службу начинал ещё при покойном Фёдоре Иоанновиче...

Князь Дмитрий Пожарский, родившийся в Москве, в вотчинном подворье, что у Сретенских ворот, подобно всем отпрыскам знатных москвичей начал службу во дворце, как только исполнилось ему пятнадцать лет, получив первый придворный чин — «стряпчего со платьицем». Это означало, что каждое утро князь должен был присутствовать при пробуждении и одевании государя.

Был сын Иоанна Грозного тих и незлобив [12] ...Был сын Иоанна Грозного тих и незлобив... — То есть Фёдор Иванович (1557—1598), последний русский царь из рода Рюриковичей (с 1583). , любил церковное богослужение, за что языкастые москвичи прозвали его «звонарём». Приверженность царя старым обычаям делала одевание его длинной и нудной процедурой. Долго решалось, какого цвета подать шёлковую рубашку и парчовые порты. Чаще всего Фёдор Иоаннович выбирал красный цвет. Затем к рубахе долго примерялись воротники, обшитые жемчугом, называемые «ожерельем». Поверх рубахи надевался ферязь — кафтан, сшитый из атласа, с длинными рукавами, достигавшими пола, и со стоячим воротником, украшенным золотом, серебром и драгоценными каменьями. Он назывался «козырем».

Далее следовал становой кафтан из лёгкого шёлка, без воротника и с короткими рукавами. Сверху кафтана надевался опашень из бархата, обшитый кружевами из жемчуга и драгоценностей. На плечи возлагались золотые бармы [13] Массивный воротник, опускающийся на плечи, с тремя кольцами драгоценностей. в виде широкого откидного воротника. Затем царя обували в сафьяновые, обшитые золотом сапоги и опоясывали широким поясом, разукрашенным самоцветами.

Наконец наступал черёд шубы из бобра либо из горностая, покрытой сверху бархатом или парчой. Без шубы царь не выходил из дворца даже в летнее время. На бритую голову царя надевалась сначала бархатная тафья, а поверх — тяжёлая шапка Мономаха.