Мик Зандис - Ливонская ловушка

Четыре первых всадника, предугадав маневр недавнего лидера, пролетели мимо, оставшаяся группа, пробираясь сквозь возникшую у ручья сумятицу, безнадежно потеряла драгоценные мгновения. Уго искоса взглянул на сына. Со временем из него мог получиться хороший старейшина деревни. Но сейчас лицо его покрывала не борода, а нежный юношеский пух. Когда он был ребенком, Уго не раз давал ему проявить силу или ловкость, охотно поддаваясь в играх или шуточных схватках, но время это давно прошло.

Впереди опять начиналось сужение тропы, ведущей прямо в Мергеру. Два главных приза ожидали всадников впереди. Глаза отца и сына встретились. Во взгляде Зака можно было увидеть и надежду, и вызов. Уго упрямо мотнул головой и склонился ниже к седлу. В тот же миг Угонс, реагируя на посыл седока, тремя огромными прыжками вышел вперед. Вперед и мимо предпоследнего сундука с посудой и амулетами. «Такое добро очень пригодится Заку, которому самое время подыскать себе невесту», – подумал Уго, посылая верного коня к последнему призу с набором боевого оружия и доспехов. Самую ценную добычу выложили прямо на деревенской площади, и возле нее лицом к всадникам застыла в ожидании толпа мергеровцев, из которых Уго сразу вычленил лицо стоявшей в первом ряду Евы.

– Хейя! – во весь голос вырвался из его груди победный клич, сливаясь с восторженным ревом толпы, и он резко, едва не вылетев из седла, осадил коня. И лишь соскользнув с коня у своей законной добычи, посмотрел назад и с изумлением увидел, что первым из преследователей, пришедших к финишу с пустыми руками, оказался Зак.

Глаза раздосадованного проигрышем сына были полны разочарования и обиды. Сердце Уго болезненно сжалось. Почему Зак не взял сундук с посудой? Ему хотелось подойти подбодрить сына, сказать, что, может быть, совсем скоро все накопленное Уго добро все равно достанется ему, но Зак уже скрылся за спинами ликующих, словно победу одержал лично каждый из них, мергеровцев.

Три дня подряд коварный ветер, казалось, издевался над мореплавателями, вынуждая то опасно приближаться к скалистым северным берегам, то унося далеко в открытое море так, что берега исчезали из виду. Сияющее синевой небо внезапно заволакивали тяжелые тучи, и на беззащитные корабли извергались потоки проливного дождя. Скрываясь от него, мореплаватели забирались в трюм, в котором стоял неистребимо тошнотворный запах пеньки, смолы, рыбьего жира и людского пота. Привычные моряки и сам Альберт качку переносили легко, а будущие братья рыцарства Христа и переселенцы вымотались до предела. Приключение, в которое они дали себя втянуть, уже не казалось таким захватывающим. В рост в трюме было не выпрямиться, пилигримы, скрючившись, сидели на низких скамейках и проклинали все на свете. Мрачные взоры смягчались лишь при раздаче эля, вручаемого каждый день по кружке на человека вместе с хлебом, чесноком, подпорченными яблоками и куском вяленой свинины.

Больше всего Альберт опасался стоянки на Готланде. Когда на горизонте появились скалистые холмы острова, шкипер направил корабль к подветренному берегу. Качка прекратилась, пассажиры ожили, и на палубу по указанию Альберта выкатили свежую бочку эля, позволив пользоваться ею без ограничения. Моряки взялись за весла. Берег приближался медленно. Языки пилигримов, пораженных щедростью епископа, развязывались, ноги заплетались. Иоганн выделялся даже на этом фоне. Ухватившись левой рукой за туго натянутую ванту, правой он сжимал объемистый кубок и, заметно покачиваясь на почти неподвижной палубе, что-то вещал благоговейно внимающей ему публике. Альберт придвинулся ближе.

– И тогда Саладин послал самых отчаянных мамелюков в гущу схватки, чтобы, убив Ричарда, поразить наше воинство в самое сердце. Во главе их на вороном скакуне мчался огромный чернокожий сарацин. Но Генрих Саксонский увидал их, выскочил со своими воинами им навстречу, и завязалась великая битва.

– И ты был с ним? – с трудом ворочая языком и тыча в Иоганна заскорузлым пальцем, вопросил долговязый юноша поразительной худобы и с многочисленными следами до сих пор не заживших побоев. С помощью Карла епископ едва успел отбить его от разгневанной группы горожан за кражу медного подсвечника из лавки благочестивой Клары.

– С ним? – недоуменно озираясь, Иоганн попытался осмыслить сбивший его вопрос, и вор подсвечника услужливо напомнил:

– С этим. Саксонским. С твоим дядей.