Наталья Нестерова: Жребий праведных грешниц. Возвращение

– Дык я разе не понимаю. Ах, Марфинька, касаточка! Как приехали вы, так солнышко ярше светило, расставаться сердце шшимлет.

Отвального застолья не устраивали, не до жиру, но по домам тех, с кем сдружились, прошлись, дарили на память всякие мелочи. Митяй, впрочем, не мелочи – инструмент мужицкий. Удивительным образом и для них были заготовлены ответные подарки: полотенца, наволочки с прошвами, варежки детские, поясок вышитый, кулечки с кедровыми орехами, сушеными ягодами…

Скотник Юрка, питавший слабость к Насте, учудил.

Сунул Митяю нечто бугристое, завернутое в холстину:

– От твоего деда Еремея Николаевича, царство небесное. Застал меня в лесу. Все мужики в поле, а он по лесу, и я… ну, мальчишечий грех… Он меня не заругал, даже по шее не врезал. Огляделся, топориком ветку срубил, обстрогал и вручил. Будешь, говорит, рукоблудствовать в такого превратишься. Мне давно без надобности, а вам, может быть, память. И позвольте приложиться к ручке, а то помру, не узнавши, энтой барской утехи.

Митяй ничего не понял, а Настя изящным жестом протянула Юрке руку.

В холстине оказалась фигурка – темная, потрескавшаяся. Черт, сатир или подобное им дьявольское, противное существо. Центр внимания – торчащий пенис, к которому тянутся крючковатые руки, а ноги скривились в судороге возбуждения.

– Отвратительно! – сказала Настя.

– Потрясающе! – восхитился Митяй. – Такая экспрессия! В малой форме заряд невероятной эмоциональной мощи! Мой дед сделал это за несколько минут, просто на деревья оглянувшись?

Настя не собиралась навещать учительницу Ирину Сергеевну. Та пришла сама:

– Хочу подарить вам томик Пушкина, моего любимого поэта. Я знаю, что наши отношения далеки от сердечных. Мне казалось, что вы метите на мое место, и я вам не прощу выступления на родительском собрании, в то же время благодарна, если можно быть благодарной за позор. Я бросила пить, но не уверена, что навсегда.

Настя думала, что никогда не расстанется с книжкой Блока, про которого ее мама сказала: «Это король поэтов!» Но почему-то ноги понесли к этажерке, руки вытащили сборник его стихов.

Они обменялись поэтическими томиками. Они прожили в одном селе два года, по всем статьям должны были стать подругами, а едва не превратились во врагов. Они расставались с горечью несостоявшейся дружбы и сознанием невозвратности прожитого.

– Ирина! – сказала Настя, отбросив отчество. – Я абсолютно убеждена, что вы прекрасный педагог! Погорелову, между нами, – подмигнула Настя, – с учительницей повезло гораздо больше, чем с председательницей колхоза.

Председатель колхоза Акулина, по второму браку Майданцева, суетная горлопанка, недолюбливала Медведевых за то, что ее второй ненаглядный муж Максимка Майданцев когда-то был влюблен в Нюраню Медведеву. За последний год, по общему мнению, Акулина скисла. Максим воевал, на старшего сына получила похоронку, на второго – «пропал без вести», а всего у нее было шесть сынов и дочек. Ей вдруг втемяшилось, что на ее доме лежит проклятие, что ее может постигнуть та же участь, что и бабку Максима – потерять всех сыновей. Коммунистка Акулина тайно пригласила попа – освятить дом. Все, конечно, узнали, никто не осудил и не донес.

Акулина на отъезд ленинградцев выделила двое запряженных саней с возницами. Это был широкий жест, покрывавший все ее несправедливые придирки.

Люди выходили со дворов, стояли на улице, провожали взглядами. Никто не махал руками, прощаясь, слов не выкрикивали. Молча смотрели, уж попрощались. В отъезде ленинградцев, досадном с точки зрения потери производительной силы Марфы и Митрия, была и радость. Как предчувствие Победы. Приехали из Расеи доходяги, уезжают справные, подкормленные, на место постоянного пребывания. Когда из Сибири на войну мужики уходят – беда, а когда обратным ходом бабы, детки, да инвалиды – славно! К Победе.

Наконец, сели и поехали. Шикарно – в настоящем купе вшестером. На двери, что от коридора отгораживает, зеркало не сильно треснутое – глядись, не хочу. Туалет в конце вагона часто работает, из титана кипяток бери практически постоянно. Проводница только с первого взгляда мегера, а взаправде просто сильно уставшая женщина. Степка, конечно, взаперти сидеть не мог, по поезду шнырял. Принес весть: под полками много ленинградцев прячется.

Степку никто не понял. Оказалось: не всем блокадникам удалось получить законные пропуска, они правдами и неправдами, подкупая проводников, жалобя пассажиров, залезают в поезда, прячутся, очень сильно хотят обратно в родной город.