Владислав Бахревский - Тимош и Роксанда

Княгиня, не зная, где Роксанда и пожелает ли она явиться, выигрывая время, показывала гостям своих чудесных птиц.

В позолоченных клетках порхали птицы, поражающие невероятной красотой оперения. Птицы были крошечные, но были и большие: фазаны, сойки, куропатки, декоративные куры.

– Когда я гляжу на ваших птиц, мне всегда кажется, что предо мною пойманная радуга, – изысканно похвалил любимую утеху княгини Домны Тодоры князь Вишневецкий, а Петр Потоцкий только поморщился: ему претил запах птичьего помета.

Княгиня заметила это и нашла Потоцкого человеком грубой души, но она была женою мудрейшего Лупу.

– Мне стыдно показывать вам бедные наши кущи, – обратилась она к Потоцкому, – я много слышала о великолепии польских парков.

– Княгиня, всему миру известно, что лучшие парки в Литве, у Радзивиллов, – ответил пан Петр. – А такого парка, как в Несвиже, я нигде не видал. В Крженицах, у короля Владислава, было полторы тысячи оленей, у Радзивиллов же всего больше: оленей, лосей, бобров. Как у них готовят бобровые хвосты! А беседки? Они затейливы и великолепны. Мне показывала парк ваша старшая падчерица, княгиня Елена. Ей дана не только красота, но и великое сердце. Олени выходили из леса, чтобы получить не подачку, а ласку ее беломраморной руки.

– Я молю Бога, – княгиня Домна Тодора быстро перекрестилась, – чтобы моя младшая дочь, наша певунья Роксанда, нашла свое счастье в Речи Посполитой. Благородство польских рыцарей не знает себе равных во всем мире.

«Он все-таки истинный поляк!» – подумала она о Потоцком, прощая ему гримасу в птичнике.

Вдруг заиграла лютня, запела девушка:

В беседке из благородной слоновой кости в окружении подруг княжна Роксанда играла на лютне и пела.

– Княгиня Домна Тодора! – Служанка Эмилия вскочила на ноги и замерла в почтительнейшем и нижайшем поклоне.

Княжна Роксанда обернулась, расцвела улыбкой, передала подругам лютню и пошла из беседки навстречу гостям.

– Простите меня, князь! – обратилась она к Вишневецкому. – День выдался жаркий для осени. Мы купались и не успели просушить волосы.

В жемчужном венце с ниспадающим кисейным покрывалом – не скажешь, что простоволоса, – княжна показывала чудо своих волос: в этой черной поблескивающей пучине и утонуть было немудрено.

«Она знает, как сводить с ума», – подумала о падчерице княгиня Домна Тодора и спохватилась: загляделась на Роксанду.

Знакомя княжну с Петром Потоцким, князь Дмитрий обреченно вздохнул и рассмешил Роксанду.

– Князь, вы в каждом моем знакомом видите соперника, но ведь большинство знакомств я завязала не без вашего участия.

– Знакомить вас с моими друзьями для меня казнь, – признался Вишневецкий. – Но я иду на нее, чтобы только еще раз видеть вас, слышать вас, дышать одним воздухом с вами.

Петр Потоцкий покосился на князя Дмитрия, вскинул оценивающие глаза на Роксанду, и она увидала, что он не сомлел от восторга. У княжны от досады покраснела шея.

За обедом княгиня Домна Тодора делилась секретами котнарских виноделов:

– Для крепости берут виноград «граса», одну треть, для букета – «фетяска», тоже одну треть, добавляют одну шестую «фрынкуша», он придает приятную кисловатость, и от него же прозрачность вина. И для полноты букета добавляется одна шестая часть мускатного сорта «бусуек». На четвертый год выдержки вино под стать огню, а по цвету оно зеленое, как изумруд. Чем старее котнарское, тем зеленее. Рецепт этого вина мне дал наш погарник.

– Это первый виночерпий Молдавии, – пояснил Потоцкому местный старожил князь Дмитрий. – Котнар – резиденция погарника. Под его властью все виноделы господарства.

– Сколько бы ни стоило это замечательное вино, – загорелся Потоцкий, – я прикажу отправить в мои погреба все сорок бочек.

Княжна Роксанда подняла бокал с изумрудным вином и, любуясь игрой огня, рассмеялась:

– Сначала люди уразумели, что не все подвластно мечу, уразумеют они когда-нибудь, что и деньгам не все подвластно.

Потоцкий не понял, о чем это лукаво мудрствует княжна, но рассердился:

– Сколько бы мы ни твердили, что меч и деньги не всевластны, от этого их власть не уменьшается, как бы это ни было горько. Я знаю: когда мое желание станет нестерпимым, я возьму деньги или меч и сломлю чью-то волю, силу или даже ненависть ради моей воли, силы, ненависти или любви.