Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария

«Ух ты, прыщ обозный! – горько ругнулся про себя Гарольд и с досадою сплюнул в пушистую дорожную пыль. – Обрадовал-таки напоследок! Да уж, с невольниками – не с бездушным добром, их и кормить, и охранять, и держать где-то надобно, шутка ли – тьма голов, охраны не напасешься, все другие дела по граду придётся отставить…» И Гарольд велел кликнуть начальника плотницкой ватаги.

На киевском Капище закончилась утренняя молитва. Последние оставшиеся после Схода кудесники прощались с Великим Могуном и киевскими собратьями. Одним предстояла долгая дорога на Волынь, а другим и вовсе на полуночный восход, в земли Вятскую да Северскую.

– Добре, что собрались мы нынче, – говорил Могуну высокий статный волхв из Вятской земли Велемудр. – Ручаюсь, отче, что в нашей земле северной поконы древние и веды пращурские всегда бережно хранимы будут.

Волхвы простились и ушли, чтобы поспеть к обозам, отправлявшимся с товарами в их земли. Могун киевский уже собирался по своим делам, когда взгляд его остановился на одинокой женской стати во вдовьем одеянии. Не первый раз замечал эту молодую вдову старый кудесник, но она в скорби своей всегда держалась поодаль, и он не тревожил её своим вниманием. Но сегодня обострённым чутьём уловил, что силы женщины на исходе и её надо поддержать волховским словом. Подойдя ближе, кудесник поздоровался с женщиной. Она подняла глубокие, как озёра, очи, и Великий Могун узнал молодую вдову, хотя горе изменило её лик и стан. Это была Болеся, вдова младого темника Горицвета. Совсем недавно сия дивная пара радовала глаз старого кудесника. Оба стройные, горячие, весёлые и гибкие, как две весенние лозы. С тремя такими же весёлыми детишками, они казались ожившими солнечными лучиками, от которых всегда на душе было тепло и радостно. Теперь же тонкий стан Болеси ещё более утончился, живая гибкость исчезла, а неизбывное горе погасило солнечное сияние лика и надело на него личину тяжкой скорби. Могун ощутил всё, что творилось в душе несчастной жены. Неисчерпаемая глубина холодной бездонности горя, пустоты и одиночества, боль от потери самого близкого и родного, того, кто занимал собой целый мир. И вот его нет, и кажется, что порвалась нить самой Жизни. Всё это единым мигом почувствовал и принял в себя Великий Могун.

– Не реки ничего, Болесюшка, мне ведомо, что в душе твоей творится, – остановил кудесник собравшуюся говорить вдову.

– И ты, отче, сможешь хоть немного утешить меня? – тусклым голосом спросила она.

– Я не стану тебя утешать, дочка, – мягким голосом произнёс старик. – Волхвы просто объясняют людям то, что они забывают, не замечают или не понимают. – Видя, что жена не уразумела его речей, кудесник продолжил: – Каждый человек сущий занят своим делом: хлеб растит, деточек пестует, куёт или строит, и совсем не обязательно ему всё время о богах помнить. А вот кудеснику-то непременно надо быть с ними в постоянной связи. Не имеем мы права ту связь хоть ненадолго прерывать, а потому ведаем о Яви и Нави более обычного человека. – Старый волхв помолчал некоторое время, идя рядом с Болесей, а потом снова заговорил: – Я ведаю, что когда ты узнала о гибели любимого, то хотела уйти вместе с ним, как делали часто жёны славянские. Но боги напомнили, что не одна ты на свете сём, что трое деток ваших останутся одинёшеньки, да и о свекрови подумать пришлось, она ведь и сына, и мужа потеряла, ей вдвое горше.

Болеся с удивлением взглянула на кудесника, хоть и знала, что ему все люди открыты, как ведовская книга.

– Теперь слушай главное, дочка, – продолжил волхв. – Богами нашими открыто, что Любовью и Мыслью божескою был создан мир сей и сильнее любви и памяти человеческой нет ничего ни в Явском мире, ни в Нави.

– Но ведь я так любила Горицвета, а Мара оказалась сильнее и отняла его у меня! – в отчаянии воскликнула Болеся.

– Мара властна только над телом, но не над душой, – веско возразил кудесник.

– А кто же властен над душой, отче? – тихо спросила, замерев, Болеся.

– Любовь, доченька, и память, я уже об этом сказал. Потому что душа ушедшего в Навь всегда пребывает с тем, кто её любит и помнит. Вот это и есть главное, что я тебе хотел сказать… Ежели хочешь, чтобы души мужа и свёкра чадам твоим всегда были в помощь и радовались, на деток и внуков глядя, то расти их такими же весёлыми, честными и храбрыми, а свекрови своей опорой будь, помни, что ей ещё труднее…

Болеся остановилась, она то глядела на Великого Могуна, то закусывала губу, погружаясь в свои мысли и чувства, то снова растерянно озиралась вокруг.