Валерий Кормилицын - Держава том 4

Хорошо пахло морозным воздухом и умиротворяюще цокали копытами по мостовой рысаки.

Максим Акимович откинулся на спинку саней и задумался, глядя на заснеженные кусты и деревья Исаакиевского сквера.

– Во, черти. Всю дорогу перегородили, – ругнулся Архип Александрович, стараясь объехать длинный обоз низких деревенских дровней с накрытой рогожами поклажей. – Так и на вокзал, ядрёна вошь, опоздать можно.

«Чего мужички везут, интересно? Птицу битую, наверное. Либо свиные туши. Тьфу ты, прости Господи. Нашёл о чём думать, – почувствовал в душе досаду за неуместный интерес к крестьянскому товару. – К Его Величеству еду», – стал настраиваться на важную встречу Рубанов.

На вокзал приехали вовремя, а в Царском Селе его ожидала дворцовая карета.

Во дворце встретил старинный знакомый – седой старик в серебряных очках и наглухо застёгнутом сюртуке дворцового ведомства при орденах и медалях.

Ответив на приветствие служителя, и язвительно скосившись на его мирные награды, пошёл за ним в кабинет чуткого барометра царскосельских настроений барона Фредерикса.

Под седыми усами царедворца скользнула доброжелательная улыбка от вида отставного генерала и он, склонив в поклоне худую, рослую, чуть сутуловатую фигуру, предложил Максиму Акимовичу устраиваться в большом уютном кресле, располагающем к долгой, неторопливой беседе.

– У его величества премьер-министр Столыпин. Неизвестно, сколько времени займёт их встреча. Чаю, кофе? – предложил он гостю.

Максим Акимович поймал себя на мысли, что последние его приезды во дворец вызывают в душе необъяснимое беспокойство.

– Не сочтите за бестактность, Владимир Борисович. Однако позвольте вас спросить. Мне показалось или на самом деле только что видел во дворце мужика в косоворотке и смазных сапогах. Целый обоз подобных сермяжников перегородил дорогу саням, когда ехал в Питере на вокзал. Может, за мной кто из них увязался?

– Не извольте беспокоиться, Максим Акимович. Это, – покрутил головой по сторонам и понизил голос Фредерикс, – царский возжигатель лампад. Таковую должность предоставила ему Александра Фёдоровна.

– Шляются по дворцу все, кто ни попадя, потом свечи и пропадают, – пошутил Рубанов, до слёз насмешив барона.

– Тише, ради бога, тише, мой друг. Не вздумайте так пошутить при императрице, – предупредил он приятеля. – Молитвы его очень помогают царевичу Алексею во время приступов. Царица вся на нервах, – беседа перекинулась на тревожное здоровье государыни.

– А что же доктор Боткин?

– Причина недугов её величества не тело, а занедуживший астрал. Так говорит фрейлина Вырубова. А у нас на Руси издревле… Вы и сами это знаете, есть замечательные целители из простонародья.

«У нас на Руси…», – саркастически подумал Рубанов, отхлебнув из чашечки кофе. – Сказал бы: «У нас в Финляндии», – прислушался к речи сановника:

– У этого мужика большая внутренняя сила, способная вылечить царицу и её сына.

«Видимо, царская чета так и думает, коли их «барометр» рассуждает об этом».

– Что-то я не верю в деревенское знахарство, – поставив пустую чашечку на стол, произнёс Рубанов, планируя разговорить пожилого сановника и узнать для себя что-нибудь нужное: «Я ведь тоже когда-то был царедворцем», – оправдал свою хитрость.

– Зря, Максим Акимович, – под седыми усами мелькнула понимающая улыбка.

«Этот лишнего не скажет», – ответно улыбнулся Рубанов.

– Смею вас уверить, мне в минуту излечил зубную хворь лохматый и немытый лесник. А вы столкнулись с Распутиным. Простой серый русский мужик. К тому же – бывший конокрад, – вновь улыбнулся из-под седых усов. – Прошу вас. Ежели вдруг о нём зайдёт речь, сделайте положительный отзыв – не пожалеете. А сейчас вам пора на аудиенцию, – увидел в проёме унылое лицо в серебряных очках на носу.

Проходя мимо раскрытой двери одной из комнат, Максим Акимович услышал сердитый лай.

– Эйра, не узнала меня? – нагнувшись, погладил лохматого скотч-терьера и, распрямившись, лицом к лицу столкнулся с императрицей.

Глядя на Рубанова, она зябко запахнулась в горностаевую ротонду и протянула руку для поцелуя.

Зная, что императрице это нравится, с приветливой старомодной учтивостью коснулся губами её руки и произнёс:

– Как там у Грибоедова, ваше величество: «Ваш шпиц – прелестный шпиц…» – улыбнулся ей и, нагнувшись, ещё раз погладил уже ластившуюся к нему собачонку.

– У меня не шпиц, а терьерша, – увидев, что «сатрапов» нет, а рядом лишь один из четырёх придворных эфиопов в придуманной ещё Екатериной Второй форме: экзотических алых штанах и расшитом золотом жакете, наплевав на этикет и дворцовый протокол, тоже нагнулась, с удовольствием потрепав шёрстку Эйры. – К Николаю? Передавайте ему от меня привет, – взяв на руки собачку, исчезла за тяжёлой дверью, тихонько закрытой американским негром Джимом Геркулесом.