Анатолий Шахаров - «Лишь бы не было войны»

Идет перестрелка. Нам атаковать нечем, а немцы не решаются. Продолжаем стрельбу из укрытий. Задача выполнена. Нашу часть Победы мы уже принесли в этом бою. Ждем своих. Дождемся ли?

У немцев по расписанию

Все равно, сложно привыкнуть, когда по голове бьет со всех сторон грохотом от разрывов бомб и снарядов. Сложно понимать, насколько велика опасность, рядом взрыв или поодаль. Привычка пригибаться действует сама собой. И уже почти нет сил думать об опасности. Мы не смогли выйти из города, да и некуда нам было идти. Все помирают, а нам что? Уж лучше в своем месте, в родном городе. Во время затишья те жители, что еще остаются в убежищах, в подвалах, выходят наружу. Хочется хоть взглянуть на небо, да на бывшие дома, чтобы напомнить себе о том, что мы на земле, а не в аду. Увидеть хоть живую душу, обрадоваться, что соседи живы. Но уже мало их осталось. Безнадега какая-то. Ходим, бродим, ищем чего поесть. А на большее старые ноги не способны. Скоро пора возвращаться. У немцев все как по расписанию. Вот и мы по расписанию. Не опоздать бы укрыться.

Волчары

Я слышу вой катюш. Маленькая крупица надежды на успешную атаку начинает расти, словно солнце освещает пространство, когда тучи вдруг расходятся. Я знаю, что точность удара Катюш не всегда высока, все зависит от верности координат. Однако точно знаю, немцы начинают сильно нервничать, когда видят приближающуюся волну реактивных снарядов. И если они не сумели подобраться к нам вплотную вовремя, то их позиции обязательно зацепит. Все, что попадет в пятачок удара катюш, смешается с землей. Они это знают. Знают и то, что если наша атака будет безуспешной, следующий залп катюш ляжет ближе к ним. Там где Катюши, немцам страшно оставить оборону. И мы тоже это знаем.

Облегчающий вой стихает. Первая реакция – «жаль». Теперь нужно пробудиться во всей ярости, повременить нельзя. Эффект от атаки катюш должен быть поддержан остальными силами. Внутри рвется наружу огонь, сила готовности рвануть вперед. Ждем приказа. Вместе с выросшей уверенностью, нутром ощущаются мысли страха и пораженческих настроений. Они никогда никуда не деваются. Они всегда ждут и смотрят откуда-то сбоку, словно волки, выслеживающие крупную и опасную добычу, выбирая момент слабости. Эти мысли привычны. Каждый здесь постоянно чувствует их присутствие. И когда кто-то не выдерживает и убегает к немцам, мы даже не пытаемся часто его остановить, просто потому, что знаем этого зловонного врага, который победил перебежчиков. У нас просто нет моральных сил правильно рассудить и хоть как-то помочь сорвавшимся остановиться. Когда и сам-то находишься на этой грани, порой не понимая, где правильно, а где нет. Только одно и спасает, вижу и чувствую в руках нашу винтовку, сижу в нашем окопе, а значит это и есть правда, значит так правильно. Поэтому мы и не решаемся их останавливать. Правда, иногда их останавливает кто-нибудь очередью. Но от этого легче никому не становится.

Солдат ждет, сидя в окопе. Опыт говорит, что пора. Инициатива ценная вещь. И в этом затишье волчьи глаза сверлят всю душу, склоняя к усталости и апатии. Все зубы сжимаешь, чтобы держать в себе силу и желание бить противника. И как спускной курок звучит команда – в атаку! Сразу становится легче. Каждое движение и удар от падений, ветер в лицо, грохот голосов, кричащих какую-то мешанину, все это сейчас только помогает держаться одного – вперед и рвать их! Вот сейчас ближе всего к смерти, а волчары сгинули, и мы их не ощущаем. Пули нас бегущих косят, а внутри больше радости, чем в окопе. Смерть рядом, а зубы волкам поотшибало. Дух все же сильнее смерти. Уж лучше побеждать духом, помирая, чем так как немцы.

Вот когда начинаешь любить вонь, вот когда не чувствуешь вшей, когда рад еще тому, что можешь бежать, держать оружие и добавлять в копилку Победы. Уже есть опыт. По тому, как скашивает наших солдат впереди, знаешь, когда надо упасть и пропустить над собой очередь пулемета, а это шанс приблизиться к врагу. Снова как пружина выпрыгиваешь и в три погибели бежишь вперед, чтобы хоть часть пуль пропустить выше.

Когда уже и дыхание захватывает, и ноги не понятно как бегут, наконец-то у некоторых из нас появляется шанс выбить из окопов оборону немцев. Так не хочется видеть их лица. В их глазах страх, детская боль. И приходится в них стрелять. Некоторые из них в другом состоянии, не знаю, за что они тут воюют, но смотрят в глаза уверенно и умирают спокойно, приложив и нас к земле не одного. Какое-то раздвоение внутри. Внешне ты как зверь, лица перекошенные ненавистью, в рукопашной словно волк, рвешь все, что ближе, хоть зубами, руками и всем, что под рукой, а внутри какая-то глубокая тоска, сродни братскому переживанию за всех, кто месится в этом кровавом супе. Граница стирается. Все разговоры о том, кто есть кто, просто теряют всякий смысл. Мы здесь все одинаковые. Мы здесь все – звери. Мы здесь все – люди. И мы здесь все разрываем сердца наших матерей. Мы здесь все одно. Вот здесь начинаешь понимать правду про то, что есть наша жизнь. Вот здесь теряет ценность все, кроме простой жизни. Это не то, что захотят от нас услышать те, кто здесь не был. Об этом не будут рассказывать те, кто здесь был, кто был на этой войне. А нам надо просто дальше рвать, жать немцев как можем.