Станислав Кушарский - Матушкин день, или В поисках утраченного прошлого

Кот и привел их к старой, покосившейся избе. Вышел из неё старик с бородой.

"Ну что, дед, хочешь кино посмотреть?"

"Хочу! − каким-то неожиданно молодым голосом ответил тот. − Сто лет кино не видел!"

И дает рубль. Обычный советский рубль!

Отсчитали деду сдачу, и пошли настраивать свою технику. Думали, что он сельчан приведет. А только кроме него, никто и не пришел! Хотели уже сворачиваться, но дед вдруг воспротивился. Деньги, говорит, взяли у меня? Взяли. Значит, крутите кино.

Ну, прокрутили. Когда же закончили крутить, смотрят, что подле деда женщина стоит, с котом на руках. Тем самым.

"Хорошее кино у вас, детушки, − говорит. − Веселое. Только не время вам веселиться. Много горя ждёт вас! И прочих всех… Так что смотрите, крови невинной не проливайте. Иначе не приму вас!"

Тут Круглов и спросил невпопад: вы, гражданка, будущее, стало быть, видите. А прошлое можете? Брат мой где погиб, можете мне сказать?

"Жив твой Петруша, − ответила женщина. − Ещё встретишь его. Он тебя попросит кое о чем, так ты уж уважь его, не отказывай!"

Он ещё что-то хотел спросить, да не решился. Потому что внезапно понял, с кем говорит.

Сказки детские вспомнил! Как мать ему рассказывала, что Матушка эта вроде как святая. Только может даже и больше, чем святая. И про то, что раньше почитали люди Матушку так же, как и Христа.

А может, и более… Потому как Христос далеко, а Матушка рядом. Да ещё потому, что когда какой добрый человек помирает, то Матушка на его могилке дубок сажает. И пока растет тот дубок, человек вроде как в нем живет. В ад не попадает!

Только как себя вести, если повстречаешь Матушку, в тех сказках не сказывали. Так что застыл он столбом, пока друг с аппаратом возился.

А та аж засмеялась: "Никак напугались чего, ребята? Не бойтесь, не обижу я вас. За то, что повеселили нас, спасибо. Хорошее кино привезли! Я бы ещё разок посмотрела. Но это уж в следующий раз давайте. А коли сами не сможете, кого другого пришлите. Я ждать буду!"

И пропала. И дед отчего-то разрыдался, ушел.

Вроде бы стояла она только что тут, а уж и нет никого! Куда делась − непонятно. Только кот сидит, нализывается. Ну, у кота же не спросишь.

Уехали они. В других деревнях кино показывать. Хотели сперва местных расспросить, да не стали. Время такое было, сам знаешь, за лишние вопросы можно было и голову потерять. А скоро он и позабыл про всё, что видел и слышал в той пустой деревне.

А тут, говорит, как брата встретил, всё вспомнил! И просьбу брата выполнил, как велено было.

В общем, бредит бедняга, подумал я. Вдруг он сказал мне: "Пришла всё-таки!" И смотрит куда-то в сторону. Я оглянулся − никого. Кто, спрашиваю, пришел?

Он не ответил. А потом вдруг сказал: "Как попадешь в беду − Матушку зови. Она услышит!" И умер.

Как рассвело, похоронил я их, документы и оружие собрал, и пошёл потихоньку в штаб. На полдороги вспомнил про желуди, но возвращаться не стал. Сам посуди, я ведь после такой контузии, да ещё и две винтовки несу, пистолет воропаевский, планшет его с документами. К вечеру только и добрался, чуть живой.

И пошёл сам в Особый Отдел 9 9 Особый отдел – наименование военной контрразведки в СССР. , и сам обо всём сообщил в подробностях. Дурак был, одно слово.

Нет бы сказал, что всё было как надо, что просто на обратном пути на мину наехали. Меня бы в госпиталь направили, наверное.

А так на допрос я попал. Да на какой допрос…

Жаль, не запомнил я того офицера, кто со мной в ту ночь работал. Ни звания, ни фамилии. А может и хорошо, что не запомнил. Взял бы ещё один грех на душу, потому что до сих пор его убить хочу.

Сходу обвинил он меня в убийстве капитана Воропаева и двух красноармейцев, в пособничестве немецкому шпиону Кугелю, и до кучи в диверсии. Полуторку ведь подорвал кто-то! Значит, кому-то и отвечать.

Я ещё улыбнулся. Всё не так было, говорю.

"Смешно тебе? − спрашивает. − Ну-ну"…

Отделал он меня, как бог черепаху. Зубы передние выбил, потроха отбил. Больно было… Ни говорить, ни глотать, ни вздохнуть глубоко. А я ещё Воропаева злым считал, потому что у него голос был громкий.

Однако перестарался тот офицер немного… До такой степени заработался со мной, что я не то что протокол подписать, руку поднять не мог. Так что отволокли меня в камеру с обещанием продолжить с утра.

Никого там, в той камере, кроме меня, не было. Видимо, долго в ней никто не задерживался. Так что некому мне было ни пожаловаться, ни поплакаться, ни помощи попросить. Да и кто мне в моем положении поможет? Разве что товарищ Сталин приедет…