Горяй бросил по сторонам беглый взгляд и вдруг остолбенело распахнул глаза.
Да ведь это ж город!
Вернее, был город. Когда-то давно. Он вспомнил – березняк начался с определённого места, до него был сплошной сосняк. Всё правильно – раньше была пустошь вокруг города, потом берёзой заросла, как и все лядины. А всего пару сотен шагов назад (Горяй вспомнил!) он миновал невысокий пологий пригорок, узкий и длинный, уходящий обоими концами в глубину леса – это ж вал когда-то был, и тын был, небось. А он сейчас прямо в воротах детинца и стоит. А сугроб тот – наверняка остатки святилища городского или княжьего терема. Горяй так и не решился подойти вплоть к этому сугробу – не позволило какое-то странное чувство, словно на могилу чью-то наступить.
Кто они были?
Кривичи?
Дрягва?
Древляне?
А то и вовсе голядь альбо ятвяги?
Кто сейчас скажет. Никто не ответит ни на то, кто они были, ни на то, когда жили, ни на то, от чего сгинул этот град – от войны ли, от голода, от мора ль, или от иной какой напасти – да мало ль от чего могли сгибнуть люди.
На миг представилось, и захолонула душа: пустой город, отворённые ворота, и ветер одной створкой – скрип, скрип, скрип… плачет на пустой улице забытая жестокосердным хозяином кошка, и вторит ей из оставленного дома брошенный домовой. Никто не поставит теперь ему на ночь плошку с молоком или чашку с кашей, никто не окропит жертвенной петушиной кровью печные камни. По улицам течёт редкая позёмка, а в городские ворота заглядывает первый волк – сторожко оглядываясь, нюхает воздух и следы коней и саней, а потом подымает голову и выдаёт первый протяжный вой. А из леса, приближаясь, откликается на несколько голосов стая.
Горяй содрогнулся, въяве представив. Развернулся – ночевать в таком месте явно не стоило, мало ль чего взбредёт в голову одичавшим домовым и дворовым духам, если они ещё живы. Остановился на миг, подумал пару мгновений, вытащил из заплечного мешка остатки снеди, отломил от коровая краюшку, положил на неё сверху кусок сала и уложил на ближний пригорок, явный остаток угловой вежи детинца. Плеснул из кожаной вощёной баклажки сытой – ключевой водой, разведённой остатками мёда. Поклонился, не слезая с лыж.
– Примите, хозяева…
Что-то прозрачно-тёмное, огромное быстро и неслышно прошло над головой, словно облако ветром пронесло; Горяй ощутил чьё-то незримое присутствие – всего на миг. Тряхнул головой и заскользил к ближней опушке, туда, где когда-то проходил городской вал – подходящую для ночного костра сосёнку он приметил ещё когда входил на поляну.
Проснулся Горяй поздно – от постоянного недосыпа и регулярных пробуждений ночью уже болели глаза и голова. Он понимал, что ещё несколько дней – и он просто свалится в снег и заснёт. И будет спать, пока не замёрзнет.
Но куда идти? Если он, как и шёл до того, просто к северу будет идти, то можно и мимо Менска пройти, а то – просто не дойти. Надо хотя бы одну ночь в человечьем жилье переночевать.
Погасив остатки ночного костра снегом, Горяй зачерпнул жёсткий сухой снег (опять морозило) обеими руками и растёр по лицу, прогоняя остатки сна, головной боли и ломоты. Глянул вверх, здороваясь с невидимым пока что солнцем (светало поздно, солнцеворот недавно только миновал) и замер. Прямо над головой, в сером пока что, начавшем синеть и наливаться прозрачностью с краёв небе, висело белое пушистое облако, похожее на человека, на воя. Вон вытянулся островерхий шелом, вон спадает на плечи бармица, вон щит круглится над левым плечом. Длинные усы спадают на грудь, косматые брови нависают над прямым носом. А правая рука, вытянувшись, указывает длинным мечом куда-то в сторону, на полуночный восход.
Горяй ошеломлённо хлопнул глазами:
– Перуне!
Пока он думал да размышлял, облако сломалось, потеряло очертания; вытянутая рука с мечом, хоть и смялась, но по-прежнему указывала всё туда же, на полуночный восход.
Думать, что это просто так, что это совпадение, стал бы теперь только круглый дурак, и Горяй, спешно поклонясь, воткнул носки сапог в лыжные петли и заскользил в указанном облаком направлении, на ходу ломая хлеб и вытаскивая из мешка завёрнутое в тряпицу сало. Поесть можно и на ходу.
2. Дреговская земля. Река Березина. Зима 1066 года, просинец
Горели вёски.
Горький и тошнотворный запах гари, особенно ясно ощутимый в морозном воздухе, полз длинными языками в лесах и распадках, разгонял сторожкое зверьё по берлогам и логовам. Дымы стояли столбами опричь всего стана великокняжьей рати, ополонившиеся вои продавали угрюмых кривских и дреговских мужиков, зарёванных баб и пугливо притихших детей рахдонитам тут же, прямо на стану. Вездесущие торговцы живым товаром раскинули шатры невдалеке от стана самого великого князя, день и ночь звенело серебро, и лились мёды и вина, невзирая на строжайшее прещение великого князя и главного походного воеводы черниговского князя Святослава.
Читать дальше