Василий Ян - Чингисхан

Когда он переворачивался на спину, он видел над собой верхнее отверстие юрты, похожее на колесо. Там медленно проплывали тучи, и раз он заметил, как высоко в небе пролетал едва видный косяк журавлей. Доносилось их далекое курлыканье, зовущее вдаль, в новые, невиданные земли.

Каган вспомнил, как он хотел проехать до Последнего моря, но уже на границе Индии не выдержал жары и все его тело покрылось красными зудящими пятнами; тогда он повернул войско обратно в прохладные монгольские степи.

Теперь, ослабевший и беспомощный, он погибает в холодной тангутской долине между лиловыми горами, где утром вода в чашках обращается в лед. С каждым мгновением силы покидают его, а лекари обманывают или не умеют найти траву, которая поможет снова сесть на коня и помчаться по степи за длиннорогими оленями или за желтыми непокорными куланами…. Куланами?.. А где красавица, непокорная Кулан-Хатун?.. И ее уже нет!.. Итак, прав китайский мудрец, что средства получить бессмертие – нет!..

Каган шептал, с трудом шевеля высохшими губами:

– Я не видел подобных страданий, когда собирал под свою ладонь многочисленный народ голубых монгольских степей… Тогда было очень тяжело, так тяжело, что натягивались седельные ремни, лопались железные стремена… Но теперь мои страдания безмерны… Верно говорят наши старики: «У камня нет кожи, у человека нет вечности!..» [184] Монгольская летопись «Алтан Тобчи».

Чингисхан забылся тревожным сном, а мышь попискивала все сильнее, в боку кололо, и дыхание прерывалось.

Когда каган очнулся, у него в ногах сидел на коленях китаец Елю Чуцай. Такой же длинный и худой, как Чингисхан, этот мудрый советник не спускал с больного пристального взгляда. Каган сказал:

– Что… хорошего… и что… плохого…

– Прибыл из страны бухарской твой переводчик Махмуд-Ялвач. Он говорит, что там…

– Я спрашиваю, – прошептал Чингисхан, – что хорошего… и что плохого… в жизни… я сделал?

Елю Чуцай задумался. Что можно ответить уходящему из жизни? Перед ним внезапно пронеслись вереницей сотни образов… Он увидел голубые равнины и горы Азии, прорезанные реками, помутневшими от крови и слез… Вспомнились развалины городов, где на закоптелых стенах громоздились рассеченные и распухшие тела и стариков, и детей, и цветущих юношей, а издали доносился глухой шум громящих монголов и их незабываемый вой при избивании плачущих жителей: «Так велит «Яса»! Так велит Чингисхан!..»

Ужасный смрад от гниющих трупов изгонял последних уцелевших жителей из развалин, и они ютились в болотах, в шалашах, каждое мгновение ожидая возвращения монголов и петли аркана, которая уведет их в мучительное рабство… Одна картина вспыхнула с ослепительной яркостью. Близ стен разрушенного Самарканда лежал на спине, раскинув сухие длинные ноги, большой тощий верблюд; жизнь еще теплилась в его полных ужаса глазах. Несколько человек, почерневших от голода, отталкивая друг друга окровавленными до локтей руками, вырывали из распоротого живота верблюда куски внутренностей и тут же торопливо их пожирали…. Лежавший безмолвно Потрясатель вселенной длинными костлявыми ногами и иссохшими руками был похож на того верблюда, и такой же ужас смерти вспыхивал в его полуоткрытых глазах… И так же возле его тела уже теснились, отталкивая друг друга, наследники, стараясь урвать куски от великого кровавого наследства…

– Разве ты… не можешь вспомнить?.. Скажи!

Елю Чуцай прошептал:

– Ты в жизни сделал много и великих, и потрясающих, страшных дел. Правдиво их перечислить сможет только тот, кто напишет книгу о твоих походах, делах и словах…

– Приказываем… призвать… людей знающих, чтобы… они… написали… сказание… о моих походах… делах и словах…

– Это будет сделано. [185] После смерти Чингисхана, со слов очевидцев, были написаны официальные летописи о его жизни и походах на монгольском, китайском и персидском языках. Все они носят характер восхваления Чингисхана и монгольских погромов, извращая действительную картину событий. Правдиво писал только современный иранский придворный летописец Рашид ад-Дин, арабский летописец Ибн ал-Асир и еще немногие.

В юрте было тихо. Иногда потрескивал костер или порыв ветра, влетевший через крышу, закручивал голубой дымок над костром из сухой полыни и вереска. Опять прошипели слова:

– Что же… самое лучшее… из того… что я… сделал?

Желая утешить умирающего, Елю Чуцай сказал:

– Самое лучшее из твоих дел – это твои законы «Яса». Следуя почтительно этим законам, твои потомки будут править вселенной десять тысяч лет. [186] Монголы были изгнаны из завоеванного ими Китая через 141 год (1368 г.) и разбиты на Куликовом поле через 153 года (1380 г.) после смерти Чингисхана (1227 г.).