Сергей Волков
Чингисхан-1. Повелитель Страха
«Боишься – не делай, делаешь – не бойся!»
Чингисхан
«В истории возвышения Чингисхана сомнительно все, начиная с даты его рождения»
Л. Н. Гумилев
Приклад винтовки вжимается в плечо. Черное яблочко мишени садится на пенек мушки. Теперь нужно убрать дыхание. У каждого стрелка своя метода. Кто-то набирает полную грудь воздуха и пытается не дышать, пуча глаза. Кто-то дышит, но животом, стараясь, чтобы плечевой пояс оставался неподвижным. Я использую «способ Маратыча» – делаю глубокий вдох, прокачивая альвеолы, потом вдыхаю вполсилы, а последний перед выстрелом вдох делаю еле заметный, одними верхушками легких. И ласково нажимаю на спусковой крючок.
Выстрел!
Рука привычно передергивает затвор, серый цилиндрик гильзы прыгает по полу. Я с наслаждением вдыхаю пороховую гарь. Маратыч приникает к окуляру зрительной трубы. Он еще не увидел, но я уже знаю, что попал. Это знание обычно приходит еще до выстрела. Если прицел взят правильно, если дыхание не сбилось, если не дрогнул палец, если тот неведомый медицине орган, что есть у каждого настоящего стрелка, вовремя подсказал: «Пора!» – будет десятка.
Эта самая десятка размером с двухкопеечную монетку. Десять и четыре десятых миллиметра, если быть совсем точным. Попасть в нее с пятидесяти метров – та еще задачка. Но мы попадаем, кто-то чаще, кто-то реже. Сегодня мне везет. Сегодня я отстрелялся «по-ворошиловски».
С чувством удовлетворения от хорошо сделанной работы я встаю с мата, держа винтовку стволом вверх. Это уже рефлекс – только стволом вверх, в серый деревянный потолок. От греха. Ибо – были случаи. Маратыч часто любит повторять: «Каждая буковка в правилах техники безопасности написана кровью тирщиков». Тирщики – это он так называет всех стрелков, в том числе себя и нас, членов сборной команды по пулевой стрельбе спортобщества «Динамо» города Казани.
Я улыбаюсь. Маратыч, наконец, высматривает в трубу результат последнего выстрела и его изуродованное шрамами лицо искажает зверская гримаса. Это означает – мой тренер доволен.
– Пятьдесят семь из шестидесяти, – скрежещет Маратыч. – На зоналку ты, считай, отобрался. Если там выступишь не хуже – поедешь на первенство Союза…
– А если и там будет так же? – спрашивает мой приятель Витек Галимов, двигая белесыми бровями.
– Если да кабы… – ворчит Маратыч, скаля прокуренные клыки. – Думаешь, он один такой? Все в сборную хотят…
Я на секунду зажмуриваюсь. Сборная, Олимпиада… Она, конечно, будет только через год, но все же…
– Кор-роче: мечтать не вредно, – подытоживает Маратыч. – Все, пацаны, на сегодня шабаш!
Я сдаю винтовку, иду в раздевалку. Там уже никого нет – Маратыч отпустил всех пораньше, чтобы дать мне возможность отстрелять серию в спокойной обстановке. Из болельщиков присутствовал один Витек, но ему можно, потому что, во-первых, он мой друг, а во-вторых, он «везунок».
В раздевалке пахнет табаком, потом, резиной, бензином и машинным маслом. Помимо нас, тут переодеваются еще мотоциклисты-кроссовики, но у них тренировки утром. Мы практически не пересекаемся и знаем о наших коллегах только по этому терпкому запаху гаража, запаху суровых мужчин. Впрочем, порох, которым пропахла моя футболка, в этом плане ничуть не хуже. «Стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу» [1], – любит повторять Маратыч. Мы ему верим, он двадцать семь лет отслужил в армии и прошел три войны.
Я переобуваюсь. Витек вьется рядом. На его веснушчатом лице живет такая широченная улыбка, словно это не я, а он только что отстрелялся на золото.
– Может, отметим это дело? – заговорщицки подмигивает мне Витек. – Айда в «Вампир», вмажем по паре кружек, а?
Я зашнуровываю кеды, вешаю на плечо синюю сумку с красной надписью «СССР» и виновато хлопаю его по плечу. Витька хороший парень, но мне сегодня не до бухла.
– Давай в пятницу, – говорю я. – А сегодня я Надюху в кино пригласил.
– Это которую Надюху? – немедленно задается вопросом Витек. И тут же сам себе отвечает: – С геофака? Или Аверину?
– Ты ее не знаешь. Она в КАИ учится, – я смотрю на часы. Времени у меня в обрез – добраться до дома, переодеться и подскочить к «Дружбе».
Июльская жара обрушивается на меня, солнечные лучи прошивают тело навылет. Над Казанью плывут белые облака. Они отражаются в Волге и издали кажется, что по огромной реке плывут льдины. Горячий ветер гонит облака в сторону Верхнего Услона. За Волгой висит желтоватое марево. Облака тают в нем, зной плавит их, как куски масла на сковородке.
Читать дальше