Наталья Соловьева - На берегу Тьмы

– Будьте здоровы!

Николай, не отрывая от Катерины взгляда, ухнул полную. Налила еще – снова выпил, повеселел:

– Еще!

– Ой, что вы, хмельной будете! – забеспокоилась Катерина. – Вы закусите – вот грибочки солененькие, а сейчас жареные подоспеют.

– Да я и без того хмельной.

Не замечая его пристального внимания, Катерина вернулась к печи и водрузила на стол глиняное, с щербинками блюдо с картошкой и грибами, щедро сдобрив кушанье густой желтоватой сметаной и укропом. Подала столовый прибор.

– А это откуда у вас? – изумился Николай.

– Бабушка у барыни в молодости жила, вот и прибор сберегла – это подарок ей был. По праздникам так накрываем – она велит.

– Да, непростая ты девушка, Катерина, непростая.

– Что вы, как все, так и я.

– А что, барин, может, баньку истопить-то? – услужливо вмешалась Дуська. – Косточки погреете? Это я мигом, или что?

Николай заерзал: и рад был бы задержаться, побыть подольше с Катериной, но знал, что мать в Малинниках тревожится за него, любимого Николу.

– Нет, не могу. Как только Федор кобылу пригонит, поеду домой.

– Ну то смотрите, как бы не расхвораться вам, барин, – не теряла надежды Дуська.

Катерина, ее грация, плавные движения и спокойная речь не отпускали Николая. Его бросало то в жар, то в холод. Что-то все-таки было особенное в этой девушке. «Что с тобой? Опомнись! Она же совсем девочка! Вспомни про честь, ты – дворянин!» – убеждал себя Николай. Но ничего не получалось: каждый жест, каждая ее черточка намертво впивались в память. Николаю захотелось встать и прикоснуться к ней, обнять за хрупкие плечи, расплести длинную косу и поцеловать. Целовать, целовать так долго, чтобы не хватало дыхания, чтобы саднило губы, не выпускать ее из объятий.

На покосившемся крыльце шумно застучал-затопал Федор, застонала проржавелыми петлями дверь, приветствуя нерадивого хозяина.

– Привел, барин, кобылку-то вашу. Насилу нашел. Далеко ж вы в болото-то забрались!

Николай встал:

– Ну спасибо, Федор, выручил ты меня.

– Чего там, ваше высокородие! Кто друг другу помогает – тот врага одолевает.

Николай подумал, что вот сейчас уйдет, а Катерина останется здесь. И ничего из того, что только что представлял, не случится. «Можно было бы иногда заезжать сюда, но не часто – иначе разговоров не избежать. А потом вечно пьяный муж будет поколачивать ее, она нарожает детей, разбабится и рано состарится, как мать».

«Все, не могу отпустить ее! Будь что будет!» – решился Николай:

– Вот что, Федор, я тут подумал – не хочешь ли ко мне в Берново свою дочку в няньки отправить? Наша старая Никитична померла недавно.

– Это ж которую-то?

– Да вот хоть эту – Катерину. Вижу, что девушка она работящая, сообразительная, за младшими присматривать привыкла.

– Сын-то старший в Японскую погиб, – пожаловался Федор. – Осталось трое.

– Жалованье платить буду – двадцать рублей в месяц. Подумай…

– Не знаю, справимся без нее-то? – Федор задумался: старшая дочь сильно помогала по хозяйству. Но деньги были большие – аж двадцать рублей. Тем более что скоро предстояла зима – из работы оставалось разве что прясть. Марфы дома не было – с сомнением посмотрел на Дуську:

– Ну, как мать скажет.

Дуська только и ждала этого момента, засуетилась, знала: придет бабка Марфа и ни за что внучку не отпустит. Надо было действовать быстрее:

– Справимся, или что! Согласны мы, барин. Дети малые, кормить нечем. Спасибо, барин.

– Когда отправлять-то ее, ваше высокородие? – подхватил с облегчением Федор. Ему нравилось, когда ему говорили, как поступить. Не было Марфы – так и Дуська годилась в советчицы. Если получалось хорошо – никогда не признавал, что это бабы подсказали дельную мысль. А если плохо – было с кого спросить.

– Да сразу после Успения. Я в четверг повозку пришлю, – предложил Николай.

Поднялся, припечатал на стол золотую монету, еще раз оглянулся на Катерину и вышел на крыльцо.

Катерина испугалась, что вот так, неожиданно и бесповоротно, без ее участия, решилась судьба. Бросилась к родителям:

– Ах, мама, папка! Как же я без вас, к чужим людям? Не отдавайте меня! В чем я виновата, папка?

Федор отмахнулся, сгреб монету, пока бабы не отняли, и засеменил провожать барина:

– Бекасы-то, ваше высокородие, а, барин?

– Себе оставьте – пусть дочь сготовит.

Мать обняла Катерину и тихо сказала, когда Федор и Николай уже не могли их слышать:

– Дурка ты, не понимаешь ничо. Поспишь мягко, поешь сладко. Да и денег заработаешь, уму-разуму научишься. Потом спасибо скажешь.