Наталья Соловьева - На берегу Тьмы

На ночь решили все же напоследок погадать: нужно завязать пояса и сказать: «Суженый, ряженый, приди распояшь меня!» И суженый должен явиться во сне распоясать невесту.

Катерине долго не спалось – чуть ли не до рассвета ворочалась, пытаясь истолковать святочные гадания.

А под утро приснился ей сон. Она стояла на берегу реки, а темная вода завораживала своей силой, манила, пенилась желтоватыми бурунами в излучинах. Сильное течение тащило скользкие черные щупальца коряг, безжизненные пучки прошлогодней травы и мха.

Вдруг Катерина поскользнулась и упала в воду. Течение схватило, обездвижило и повлекло ее, не владеющую больше своим телом, потерявшую волю. Вода, которая с берега казалась буро-черной, превратилась в желто-зеленую, потому что где-то наверху, бесконечно далеко, светилось небо.

Катерина закричала, выпустив остатки воздуха из легких, задергала занемевшими бледно-голубыми ногами, забилась и вынырнула. Ей показалось, что вдоль всего берега стоят женщины. Много женщин. Здесь были и мать, и бабка, и покойница-тетка. Но река неумолимо тянула дальше, снова угрожая утопить.

Катерина стала цепляться за ветки молодого ивняка, растущего вдоль извилистого русла. Острый каменистый берег ранил ее руки, колени, безжалостно отталкивая от себя… И вот ей удалось ухватиться за какой-то старый, торчащий из ила корень, а безразличное течение устремилось дальше. Катерина, сама себя не помня, оказалась на липком глинистом берегу. На своем месте, предназначенном ей по рождению.

Николай вернулся из Дмитрова совершенно больным, три дня метался в горячечном бреду. В память то и дело возвращались слезы Катерины, дробно капающие с подбородка, дрожащие губы, испуганные глаза и это безрассудное бегство прочь, подальше от него, по морозу, на верную погибель, и он винил себя:

– Я потерял ее, безвозвратно потерял – она не вернется.

Но на Рождество Николай встал, как обычно, поехал на литургию, отстоял молебен дома, играл с Наташей, дарил подарки родным, собравшимся в усадьбе на обед, и даже шутил с матерью и смеялся. Но что-то в нем надломилось. Он стал отстраненным, часто глядел прямо перед собой, не видя и не слыша того, что говорят захмелевшие гости, а то вдруг становился преувеличенно веселым и суетливым.

На следующий день Николая вызвали в Старицу в суд свидетелем по громкому делу об убийстве соседа – де Роберти.

Обвинялись лесник Прохор Данилов и горничная Марья Шарыгина. Выяснилось вот что: старик де Роберти много лет развращал своих молодых горничных. Лесник, проходя мимо усадьбы, увидел свою невесту Марью в объятиях старика. Недолго думая, выстрелил из ружья, пробив пулей двойную раму и попав помещику в грудь.

В зал суда вызвали Марью Шарыгину. Ввели невысокую миловидную румяную девушку в сером замызганном, очевидно, за время пребывания в камере, платье. Ее трясло, она плакала и шмыгала покрасневшим носом.

Присяжные с интересом рассматривали ее. В зал набились зеваки, которые ухмылялись и показывали: «Любовница де Роберти – глядите-ка! Вот змея!» Но многие шептались: «Правильно сделала, поделом ему – уж скольких загубил».

Тугой на ухо председатель суда будничным голосом стал читать обвинение:

– Марья Шарыгина, вы обвиняетесь в том, что склонили Прохора Данилова убить помещика Евгения Валентиновича де Роберти, а после того как убийство было совершено, украли у де Роберти деньги в размере ста рублей и сбежали. Признаете ли вы себя виновной?

– Не признаю, – тихо пробормотала обвиняемая.

– Громче говорите! – Председатель с трибуны повернулся к ней правым, слышащим ухом.

– Не признаю! – громко повторила Марья с надрывом в голосе.

– Так-так, – зашел издалека председатель. – В каких отношениях вы состояли с Евгением Валентиновичем де Роберти?

– Работала у него горничной.

– А кем вам приходился Прохор Данилов?

– Прохор-то? Так женихом.

Рядом с Николаем прошептали: «Во баба – и с барином, и с лесником крутила!»

Председатель задал наконец вопрос, который волновал всех присутствующих:

– Вы вступали с де Роберти в интимную связь?

– Чегось? – не поняла Марья.

– Ты была любовницей де Роберти?

Крестьянин, сидевший рядом с Николаем, продолжал комментировать: «Конечно, была. Не конфекты ж с ним ела!»

Марья начала плакать и заламывать руки:

– Он меня ссильничал, еще мне только одиннадцать лет стукнуло!

По залу суда прокатился ропот.

Председатель застучал молоточком, призывая присутствующих к тишине: