Валерий Кормилицын - Держава (том третий)

Услышав такие ужасы, сидевший неподалёку Гапон привычно уже пустил слезу, представив себя на месте несчастного юноши, а Лесгафт, наоборот, разозлился от этого душещипательного эпизода.

— А вот мне рассказали, что на Большом проспекте Петербургской стороны эскадрон кавалерии лейб–гвардии Конного полка остановил конку на том основании, что сидевший в империале студент назвал их опричниками.

— Кем они и являются, — сумел вставить старичок, покидая трибуну.

Лесгафт неожиданно увлёкся повествованием: «Наверное, от дедушки заразился», усмехнувшись, подумал он.

— Офицер в грубой форме… шпак, очкарик… Потребовал выйти из транспортного средства, и пока бедняга сходил, целый взвод во главе с офицером стали рубить его шашками…

У Гапона опять намокли глаза от столь трагической картины, а присевший рядом старичок прошептал: «И он закричал: мама, мама-а», — громко высморкавшись в платок, дедуля подозрительно покосился на попа–расстри–гу — не с охранки ли чучело?

— … В эту минуту, — взобрался на кафедру Лесгафт, чтоб вещать на весь зал, — приблизился отряд городовых, и стал рубить заступившегося за студента рабочего. И его тоже забили до смерти. Одна из пассажирок конки видела даже два гроба, доставленных к вагону, куда положили останки убитых, — покинув кафедру, подошёл к старичку с Гапоном. — Это я к тому, что бывают и непроверенные слухи, — сказал клинобородому дедушке. — А вы, как сообщил мне Алексей Максимович — посланец отца Гапона? Прошу вас за трибуну.

Взойдя на кафедру, Гапон оглядел зал и поздоровался, как в «Собрании» с рабочими:

— Здравствуйте. Многие лета вам.

И под негромкие смешки продолжил:

— Теперь время не для речей, а для действия. Рабочие доказали, что умеют умирать, но, к сожалению, они безоружны. А с голыми руками трудно бороться против винтовок, шашек и револьверов. Теперь ваша очередь помочь им. Накануне девятого января нам обещали триста револьверов и бомбы. Но обманули. А из магазина Чижова мы достали только двадцать револьверов, — прикусил язык. — Нужно оружие! — под аплодисменты сошёл с кафедры.

«Артистические переливы тембра, поднятые вверх руки и закатанные к небесам глаза… Всё это рассчитано на рабочих. На их низкий умственный уровень… А здесь жесты благословения и переливы голоса роли не играют. Здесь важен смысл. То–то Лесгафт дипломатично посмеялся над старичком в пенсне», — улыбнулся Рутенберг — умный и хладнокровный человек, показавший пешке, что она пешкой и осталась, не сумев пробиться в ферзи.

После речи, как все догадались — отца Гапона, небольшая группа присутствующих, в одной из комнат Общества стала обсуждать, где взять оружие, чтоб организовать народное восстание.

Как потом рассказывал Гапон, Максима Горького он поставил у двери на стрёме, чтоб не зашли посторонние…

Не знавший о своей «босяцкой» роли Горький, после собрания, повёз стриженую знаменитость к себе домой и вместе с ним сочинил ещё два обращения. Одно к рабочим: «Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам… Смерть им… И оружие разрешаю вам брать… Бомбы, динамит — всё разрешаю… Стройте баррикады, громите царские дворцы и палаты! Уничтожьте ненавистную народу полицию…»

В том же духе составили и обращение к солдатам.

В 22 часа 20 минут с докладом императору в Царское Село прибыл Святополк—Мирский.

— Войска применили оружие? — поразился Николай, в волнении закуривая папиросу.

Мирскому курить не предложил.

— Ещё накануне вы говорили, что в столице сохраняется спокойная обстановка, — остановившимся взглядом смотрел в тёмное окно.

— Рабочие выдвинули требование, чтобы Вы, Ваше величество, вышли к ним принять петицию. А среди рабочих скрывались эсеры и эсдеки, которые и спровоцировали ответный огонь войск. Реально было покушение на вас…

— А что же Фуллон? — спросил у Мирского царь.

— Руководил из кабинета. Но командовал всеми войсками, по поручению великого князя Владимира Александровича, князь Васильчиков.

— Это я знаю, но считаю, что раз Фуллон во всём потакал Гапону и его Собранию, то обязан был выйти к ним и принять петицию, успокоив толпу и пообещав выполнить большую часть требований… А дяде моему лишь бы пострелять, — в гневе вспыхнул лицом Николай. — Фуллона немедленно в отставку. И его счастье, что официально всё руководство взяли на себя военные. А то бы быть ему в Петропавловской крепости… И не начальником… А что войска?