Ованес Азнаурян - В ожидании весны

Потом пришла зима…

Деревья стояли голые, черные и мокрые от дождя.

Осень кончалась…

Ты хотел выйти погулять, но ты не мог. Ты хотел погулять, чтоб встретить кого-то. Но вот что я тебе скажу: я почти никогда из тех, кого я хотел бы встретить, не встречал…

Было холодно и туманно. Город был похож на остаток кофе, разбавленный молоком, – на самом дне стакана, и все в городе нашем было призрачно. Лучи солнца еле просачиваются сквозь молочную пелену и совсем не согревали Ереван. Город замерзал тогда, а матовое солнце рассказывало о безнадежности и бесполезности: оно было, но оно не грело…

Ты видел из окна: листья были очень разные: те, что еще не опали, были желто-радостные; те, что уже опали и, чуть потемнев, плавали в лужах, – желто-печальные. Не опавшие листья еще не знали, что их ждет, а опавшие не могли им ничего рассказать, как бывает после смерти…

Из-за негустого тумана все время хотелось протирать глаза, будто только что проснулся и четко еще не различаешь предметы. Все было зыбко и неопределенно. Ничто не твердо…

ПОПРОБУЙ ПОГОВОРИТЬ С ЛИСТЬЯМИ О БЕССМЕРТИИ И ВЕЧНОСТИ…

По вечерам, когда темнело, туман сгущался, и над желтыми уличными фонарями появлялись матовые нимбы. Фонари казались мудрейшими существами на свете: они несли с собой свет в буквальном смысле! Они освещали, но, к сожалению, не грели.

По ночам тебе часто бывало страшно. Страшно от мысли, что все, что ты делаешь для того, чтоб согреться, напрасно. Иногда ты думал, что все напрасно. Но, к счастью, наступало утро. Все преображалось тогда, хотя и не становится тепло.

Если ночью шел дождь, утром листья удивительно пахли запахом «опавшей листвы» и опавшей мечты. Мечты опадают, и мы каждый раз боялись, что новой весны могло уже не быть.

Ведь можно было не успеть, не так ли?

Постепенно темнело, и в домах постепенно зажигался свет, и уже через полчаса окна всех домов нашего города были освещены электричеством. На улице пошел первый бесконечный снег.

В одном из домов этого города жил ты, мой король. Твое окно было освещено неярко. Ты был болен (всегда болен!), и тебе нельзя было выходить на улицу, хотя и очень хотелось постоять под снегом и чтоб снежинки ударяли по лицу и таяли на ресницах.

Сидя на своем троне на колесах, ты подъехал к окну и посмотрел во двор. Ты увидел, что на хоккейном поле перед домом танцует девушка. Когда она поворачивалась вот так, у нее блестели коньки. Она была вся в белом, и ее длинный прозрачный шлейф казался невесомым и развевался на ветру. Девушка была бесконечно одинока, и ты тоже был бесконечно одиноким, но ты был болен, и тебе нельзя было выходить из дому.

Когда девушка перестала танцевать и, сняв коньки, пошла домой, ты поехал в соседнюю комнату и стал смотреть телевизор.

Дзорк – очень древний город, и упоминается он аж с V века. В 2001 году население его составляло 45 711 человек, что на 25 711 человек больше, чем в XI веке, например, когда Дзорк являлся столицей удельного царства в составе государства Багратидов. Несмотря на такой демографический «взрыв» (по сравнению с XI веком), в Дзорке в основном все друг друга знали в лицо, и, если покопаться поглубже да хорошенько, окажется, что все являлись друг другу родственниками, в той или иной степени.

Всегда, во все времена Дзорк представлял собой некий замкнутый мир, размеренная жизнь которого была обычно оторвана от жизни столичной, и поэтому мало что могло поколебать стабильную вязкость бытия его жителей. Дзоркцы испокон веков были ленивы, медлительны, в начале же нулевых – почти все безработны. Мужчины были не прочь выпить, женщины – не прочь налить… И ничто никогда не менялось здесь, по большому счету. Скажем, если вы обнаружили, что старик Сероб не сидит целый день под большим платаном на скамейке автобусной остановки у моста, то это ни в коем случае не могло означать, что он нашел дело поважнее да поинтереснее, а скорее всего что дед Сероб просто-напросто умер. А значит, при встрече с бабушкой Розой, его женой (вдовой!), обязательно нужно поинтересоваться, когда панихида (чтоб всем сообщить), а еще важнее – когда поминки. Любой житель Дзорка жил по принципу: «На похоронах ты можешь и не быть, но на поминках быть обязан».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».