Ольга Суханова - До последней стрелы

– Гай, – негромко спросила она у брата вмиг пересохшими губами, – а кто это?

– Где?

– Только что с тобой говорил… вон, на крапчатом коне…

– А, это новый лесник. А что?

– Нет, просто… – еле выдохнула она. – Очень красивый конь!

– Да, – кивнул брат. – Где он только нашел? Такой масти днем с огнем не сыщешь. Я даже хотел купить, но он говорит – лошадь не продается.

– Еще бы, – прошептала девушка. – Глаз не отвести, какой конь!

Охота началась, собаки уже гнали зверя по полю, но Марион, всегда любившая эту забаву, сейчас смотрела не на рыжую лисицу, а на белокурого лесника. И потом, когда Гай замахнулся хлыстом на маленького псаря, а лесник поймал на лету хвост плети, девушка сама словно почувствовала ожог.

Охотники возвращались к замку, лесник ехал последним. Марион тоже чуть отстала. Никогда в жизни она не призналась бы себе, что нарочно придержала светло-серую кобылку. Никто из уехавших вперед не оборачивался, но девушка, обычно разговорчивая, никак не могла собраться с силами и выдавить из себя хоть слово. Наконец, одной рукой держа повод, другой она развязала узел и стянула с себя голубой платок тончайшего льна.

– У вас же кровь льется, – решилась она и чуть обернулась к нему, держа платок. – Давайте руку.

– Не привыкать, – рассмеялся лесник. Лицо его было белым, но держался он как ни в чем не бывало. – Спасибо, леди. Не стоит портить такую дорогую вещицу.

– Давайте руку, – повторила Марион. – Я не могу на это смотреть.

Упрямиться дальше лесник не стал:

– Ладно. Нет, не пристало юной знатной леди возиться с повязками. Давайте ваш платок.

Протянув левую руку, он взял у девушки платок, – Марион увидела, что тыльная сторона ладони рассечена почти до костей, широкая полоса кожи была выдрана кнутом. Лесник отвернулся, пряча лицо, быстро намотал на руку платок и снова посмотрел на Марион:

– Спасибо, леди.

После охоты приглашенные знатные соседи остались на обед. Марион считала минуты до завершения вечера, пару раз Гай даже тихо спросил, не дурно ли ей. Наконец, проводив с вежливой улыбкой гостей, она пожелала спокойной ночи отцу и брату, потом поднялась к себе, закрыла тяжелую дверь на засов, прямо в платье упала на кровать и расплакалась.

Лесник. Всего лишь простой лесник. Чернь, как говорит Гай, кривясь при этом слове. Какое-то наваждение. Ничего, сегодня она вволю отплачется, а завтра воскресенье, – Марион никогда не пропускала мессу, а если вдруг начинала грустить – после службы ей всегда становилось легче. Она любила церковь Святой Марии в Ноттингеме и мечтала, что, когда придет время, будет венчаться именно в этой церкви.

Она проворочалась без сна всю ночь, надела к мессе самое простое из своих платьев, убрала волосы. Посмотрелась в любимое бронзовое зеркальце – изящную безделушку, которую Гай привез из Палестины. Лицо после бессонной ночи было бледнее обычного, глаза покраснели, но она все равно оставалась красавицей.

От фамильного замка Гисборнов до города было чуть больше мили, но даже за это небольшое расстояние Марион успела совсем разволноваться – она и сама не знала, почему. В притворе девушка на мгновение замялась, словно растерявшись, идти на службу или развернуться, – и вдруг почувствовала на своем запястье чужую руку, теплую и жесткую. Марион вздрогнула, быстро повернулась, но увидела только удаляющуюся фигуру в темно-зеленом плаще с большим капюшоном. Ни Гай, ни Айлин, приехавшие вместе с ней на мессу, ничего не заметили.

Вложенный прямо в руку Марион предмет словно жег ладонь, но раскрыть стиснутый кулачок и посмотреть, что же ей дали, девушка не решалась. Только дома, взлетев по лестнице в свою комнату и заперев дверь, она разжала руку.

Бумага была редкостью, поэтому Марион удивилась, что послание написано на мятом, выдранном из какого-то большого листа клочке бумаги. Скомканный обрывок. Кривой почерк человека, знакомого с грамотой, но нечасто пишущего.

День, время и место. Просто день, время и место.

Она чуть не расплакалась от обиды. Ее выбирают королевой рыцарских турниров, Огюст Ламбер из раза в раз заказывает менестрелям песни о ее красоте, а какой-то безродный лесник смеет просто назначать время и место?

Никогда в жизни. Никогда такому не бывать. Да стоит ей взмахнуть ресницами – и его вышвырнут из окрестностей Ноттингема.

Марион вытерла слезы и зарылась лицом в одеяло. Было воскресенье, в послании речь шла про вторник, – и она не знала, как ей прожить эти два дня. Два бесконечных, нестерпимо долгих дня.