Екатерина Люмьер - Хрупкость

– Никогда о нем не слышал, но видно, что ими занимался настоящий знаток своего дела, – произнес Аньель. – Ты знаешь, по стилю они немного напоминают рисунки моего отца.

Он задумчиво посмотрел на Чарльза. Гэлбрейт едва не поперхнулся вином.

– Ты это сейчас серьёзно?

– Да, он рисует иногда, – пожал плечами Аньель.

– Я не об этом. Все балеты Люмьера поставлены по эскизам Дюплесси. Все за последние десять лет. Ты много знаешь художников с которыми он работает так тесно, чтобы доверять им свои произведения? – Чарли был поражён до глубины души.

Де ла Круа удивленно посмотрел на него.

– Я, право, не знаю. Ты мне что-то хочешь сказать?

– Ты не думал, что Венсан Дюплесси – это Венсан де ла Круа? Это же очень… очевидно, как мне кажется.

Аньель замер в замешательстве, а затем рассмеялся.

– Ты незнаком с моим отцом. Он едва ли бывает в здравом уме. Поверь мне, он не способен на такое.

Гэлбрейт как-то неоднозначно посмотрел на Аньеля, пожал плечами и спрятал свое разочарование от таких слов за глотком вина.

– В любом случае ты можешь узнать это у своего «дяди».

– Обязательно спрошу при возможности, – сдержанно ответил Аньель.

От разговоров об отце, его настроение испортилось, а внутри начал разгорается гнев. Скрестив руки на груди, де ла Круа откинулся на спинку кресла и молча стал ждать нового акта. Чарльз протянул ему наполовину полный вина бокал.

– Не злись. Мне нравится, когда ты улыбаешься.

Аньель вздохнул и принял бокал. Сделав глоток, он ощутил, что гнев не утих, а стал лишь сильнее. Теперь де ла Круа чувствовал покалывание в кончиках пальцев.

– Спасибо. – Тот чуть улыбнулся.

– Пей, если хочешь, мне достаточно. – Почувствовав, что что-то не так, Чарли решительно принял позицию спокойствия и лёгкой флегматичности. – Когда тебе назначил встречу тот доктор? Думаю, он интересная личность, и он нашёл в тебе привлекательное интеллектуальное естество.

Аньель сжал бокал так, что, казалось, тот может треснуть в любой момент, и с внезапной злостью посмотрел на Чарльза.

– Не льсти мне, – прошипел он. – Когда и где я встречусь с доктором Муром только мое дело.

– Аньель, я не имел ввиду ничего плохого. Не злись. – Чарльз отпрянул от него в кресле.

В следующее мгновение Аньель резко подался вперед и ударил его по щеке.

– Не смей мне указывать.

Чарли опешил и во все глаза воззрился на Аньеля не в силах произнести ни слова.

Венсан наблюдал за сценой в партере из своей ложи. Когда Аньель ударил Гэлбрейта, он прижал ладони ко рту, сдерживая крик отчаянья. Его дыхание участилось. Он слышал как сильно бьется его сердце. Откинувшись на спинку стула, Венсан попробовал ослабить воротничок, но пальцы, казалось, онемели.

– Виктор, – прошептал он и потерял сознание.

Служанка и лакей бросились к нему, чтобы привести в себя. Спустя несколько минут им удалось более или менее помочь маркизу. Служанка обмахивала его театральным буклетом, а лакей держал стакан воды.

– Послать за месье Люмьером, господин?

Венсан провел ладонью по лицу и покачал головой.

– Не говорите ему об этом. Он не должен сейчас отвлекаться.

– Вы уверены? – Служанка была вне себя от беспокойства.

Венсан со страхом посмотрел на нее. Голоса в голове заговорили на перебой о том, как зол будет Виктор, если он сорвет премьеру. Некоторое время он внимательно слушал их, а затем произнес как можно более спокойно:

– Да, я буду в порядке. Скоро начнется новый акт.

– Если вам станет хуже, я пойду за месье Люмьером, даже если мне придётся выйти на сцену. Это был его наказ, – строго сказала служанка.

Венсан понимающе кивнул и опустил глаза. Ему больше не хотелось находиться в театре, но он понимал, что должен дождаться конца.

Второй акт был не менее завораживающим и поражающим, чем первый. Сцены внутри вампирского замка захватывали дух не только от красоты действий артистов, но и благодаря музыке, набравшей силу, еще более пышным декорациям и куда более чувственным и насыщенным сценам. Вторая часть пролетела незаметно и подвела к логичному концу – тьма одержала верх. Это было ново, ведь раньше всегда представляли, что добро побеждает зло, но здесь не было ни настоящего зла, ни чистейшего добра. Только сущность людской души и желаний, и вампиры, которые позволяли себе идти по зову крови и зову естества, а не по писанным правилам морали и догмам.

Это был настоящий фурор и возмущение. В конце, когда музыка набрала всю мощь, когда весь ансамбль оказался на сцене, когда они не просто вышли на поклоны, а представили невиданную доселе хореографию под композицию, напоминавшую марш в готическом исполнении, и когда на последних движениях и нотах весь свет погас на сцене и музыка вмиг смолкла, а через несколько секунд вновь зажглись газовые лампы, зал взорвался такими бурными аплодисментами, на которые, казалось, аристократы в силу своего воспитания способны не были.