Николай Кикешев - Встань и иди

Они вошли в просторное здание. Валерий открыл дверь одной из комнат:

– Вот здесь вы будете жить.

В комнате размером три на шесть метров стояли три солдатские кровати. На спинке одной из них висела выстиранная полевая форма.

– Это для вас приготовили на первый случай, – пояснил Валерий. – Потом новенькую выдадут.

Они занесли ящики, сложили штабелем под стенку.

В три часа подъехал несколько человек на запыленном уазике. Дугин вышел познакомиться.

– Майор Николай Федорович Малеваный, советник командира батальона по боевой подготовке, – представился старший из них. Я приехал из Приволжского военного округа, был заместителем начальника штаба.

Худощавый, чуть выше среднего роста в запыленной советнической форме, которая была ему к лицу, он сразу понравился Дугину.

Малеваный окинул взглядом статную фигуру Дугина и предложил: – Давай будем на «ты», не против? Мы почти ровесники.

– Нет, конечно, – согласился Дугин. Ему даже польстило, что Николай сделал такое предложение, свидетельствующее о дружеском расположении.

– А это наш переводчик старший лейтенант Сафар Ачилов, узбек.

Язык знаешь?

– Нет, – растерянно ответил Иван.

– Ну, ничего страшного. Здесь будешь учить по ходу дела. Сафар поможет. А я год учил дари на спецкурсах при Ташкентской высшей школе МВД. Каждый день: четыре часа – грамматика, и два часа – разговорный. Потому хорошо пишу, но плохо говорю. Лучше бы они все наоборот сделали. – Николай пощупал материал пиджака и с улыбкой сказал: – Хороший костюмчик… Я сюда в «тройке» приехал. Нам в Москве наобещали, что будем ходить в костюмах, белых рубашках. А я как в 1982 году надел робу, так с ней и не расстаюсь. Боевые выходы – чуть ли не каждый день. Да ладно, о службе потом поговорим. Ты с дороги, пойдем, пообедаем.

Они вышли в холл, который служил и столовой, и залом для заседаний. Во всю его длину стоял стол. К Николаю тут же подлетела невесть откуда появившаяся обезьянка.

– Это заведующая столовой Маша, – пояснил он и предупредил: – Дама привередливая. Если первое ей во время обеда не нальешь – может в тебя миской запустить. Кушает ложкой, как все, и притом довольно улыбается.

– Здесь недавно вообще цирк был – сказал, улыбаясь, Сафар. – Наш переводчик Эльбон постирал простынь и повесил сушиться на бельевую веревку. Потом пришел посмотреть – высохла ли, а простынки нет. Её Маша в арыке решила перестирать. Пока тащила по земле – всю извазюкала. Эльбон взвился, с криком «Убью гадину!» схватил автомат и к Маше. Та от него на дерево, потом на крышу. Так они долго по городку гонялись. Эльбон с горя выпил и они помирились. Смотрю, сидит Эльбон, а Маша гладит его лапкой по лицу и улыбается. Хитрющая зверюга.

За обедом Николай вводил нового сослуживца в обстановку:

– В Асадабаде днем власть принадлежит губернатору, а ночью – «духам». Идешь по городу, а они сидят по дуканам, четки перебирают, вроде молятся, а взглядом тебя насквозь пробивают. Почти у каждого автомат у ног: то ли из отряда самообороны, то ли «дух». Никогда не знаешь, что произойдет через секунду. Мой предшественник полковник Виктор Фесюн и переводчик Александр Галоев были зверски убиты. Целую спецоперацию проводили, чтобы забрать их изуродованные тела. На меня тоже готовили покушение. В службе безопасности предупредили, что в нашей части служит сержант, которому поручено меня убить. Вызвал его, сели чай пить. Спрашиваю: правда ли это?

– Да, я член Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматияра. Мне выдали пистолет, чтобы, когда поступит команда, я тебя убил.

– И что, ты действительно будешь в меня стрелять?

– Да! – ответил сержант.

Вот так поговорили. Все открытым текстом. Он еще три месяца в батальоне служил, пока я не потребовал перевести сержанта в другую часть. Вот такие вот, брат, дела. Я мечеть строю, а исламисты хотят меня изничтожить. Вообще-то к советникам местные относятся уважительно. Духи тоже нас терпят. Может потому и терпят, что мы действительно помогаем строить, кормить население. Нас считают грамотными специалистами. В большинстве своем афганцы – народ неплохой, но многие доведены до крайней нищеты и готовы ради денег на все. Детей жалко: грязные, голодные, каждый день приходят с мисками за остатками солдатского обеда. Особенно наш солдатский белый хлеб с полевого хлебозавода им нравится: пахучий, вкусный, не то, что их пресные лепёшки.

А что собой представляет опербат? – поинтересовался Дугин.