А. Сахаров (редактор) - Петр II

– Известно, здесь. Где ж ему, старому чёрту, больше околачиваться!

– Позови его ко мне!

– Слушаю!

И Федька так же быстро исчез за дверью, как и появился. Алексей Михайлович, оставшийся один, задумался.

– Да, так будет лучше, – решил он, отвечая на какую-то тайную мысль, – я не переживу этого брака, и его нужно во что бы то ни стало расстроить. Что там будет потом, мне всё равно, а посмеяться над собой Барятинскому я не дам!

За дверью зашмыгали чьи-то торопливые шаги. Долгорукий быстро подошёл к двери и распахнул её.

– Войди, Антропыч, – сказал он, – мне тебя нужно.

Через порог переступил низенький, сгорбленный старикашка с опухшим от беспробудного пьянства лицом. Маленькие, так называемые мышиные глазки его беспокойно бегали по сторонам, сухие бескровные губы как-то хитро улыбались, и на лице застыла такая раболепная гримаса, которая яснее всяких слов объясняла характер этого человека.

Это и был Антропыч.

Алексей Долгорукий, избрав его орудием мести против Барятинского, прекрасно знал характер Антропыча, готового за известное вознаграждение совершить любую подлость, любое преступление.

– Ну, Антропыч, – сказал Алексей Долгорукий, когда старик переступил порог, – слушай. Мне нужно поручить тебе одно важное дело…

– Вот видишь, в чём дело, Антропыч, – после небольшого молчания начал Алексей Михайлович, – есть у меня человек, от которого бы мне хотелось избавиться. Не знаешь ли ты, как это умнее сделать?

Антропыч хихикнул, и в его подслеповатых глазах замелькали красные огоньки.

– Что ж тут думать много, ваше сиятельство? – хрипло ответил он. – Чай, изволил видать, как курам головы свёртывают: чик – и готово! Была, к примеру сказать, кура аль петух, – ан жаркое лежит!

– Ну и потроши, сделай милость! – Долгорукий невольно улыбнулся. – Так-то оно так, – сказал он, – только надо это дело с опаской обделать.

– Можно и с опаской. Завёл в потайное местечко, пырнул ножом под бочок, – ан он навек и молчок!..

– Только смотри, Антропыч, – опять повторил Долгорукий, – надо так сварганить, чтоб и следов не было, потому персона важная.

– А коли важная, так тем лучше. С важной персоной и возиться много не надо. А кто, к примеру сказать, таков?

И, сказав это, Антропыч пытливо устремил свои мышиные глазки в лицо Алексея Михайловича.

– Князь Барятинский, – глухо ответил тот.

– Тэкс! – буркнул Антропыч. – Это какой же, старик аль молодой?

– Молодой.

– Тэкс! – опять протянул Антропыч. – Стало быть, по любви столкновение вышло?

– По какой любви? – вспыхнул Долгорукий. – Что ты мелешь, дурак?!

Мышиные глазки Антропыча забегали ещё сильнее, и хитрая улыбка искривила его губы.

– Да уж полно, ваше сиятельство, мы, слава Богу, не малолетки, кое-что понимаем. И о дуэляции наслышаны, и насчёт княжны Рудницкой кое-что знаем…

Долгорукий недовольно нахмурил брови и строго произнёс:

– Ну, будет глупости болтать! Давай говорить о деле!

Глазки Антропыча как-то сразу потухли, и он, внезапно сгорбившись и принизившись, смиренно отозвался:

– Извольте ваше сиятельство, будем говорить о деле. Так вам, стало быть, угодно молодого Барятинского избыть?

– Да! – отрывисто ответил Алексей Михайлович.

– И так избыть, чтобы на вашу милость никакой охулки не пало?

– Ну, понятно!

– И чтобы, значит, следов никаких отыскать было нельзя?

– Конечно.

– Извольте, можно обделать!

Сказав это, старик замолчал и впился острым взглядом в Долгорукого.

Алексей Михайлович подметил его взгляд, но не ответил сразу. Он прошёлся несколько раз по комнате, затем подошёл к окну, выходившему во двор, в стёкла которого глядела беспросветная ночная мгла, побарабанил пальцами по переплёту рамы, потом снова прошёлся по комнате ещё раз и только тогда уж, остановившись наконец перед Антропычем, заговорил:

– Так вот, Антропыч, сослужи-ка мне службу. Очень уж мне Барятинский ненавистен, и дорого я дам, если его не будет в живых. Ты знаешь меня, я щедро плачу тем, кто сумеет у меня заслужить. Но зато я беспощаден к изменникам, и если ты мне изменишь, так берегись!

И при этом он обдал Антропыча таким грозным взглядом, что тот невольно попятился.

– Что вы, помилуйте, ваше сиятельство! – забормотал он, – да я ни в жисть! По гроб ваш слуга.

– Ну то-то же! Так обещаешься всё дело исполнить?

– Жизнью клянусь!

– И избудешь мне Барятинского?