А. Сахаров (редактор) - Петр II

Когда он подлетел к боковому входу дворца, лошадь была вся в пене и чуть не падала с ног.

Долгорукий спрыгнул с коня, бросил поводья одному из придворных конюхов, постоянно толпившихся здесь, и быстрым шагом направился на половину своего двоюродного брата, любимца юного царя, Ивана Алексеевича Долгорукого.

Иван Алексеевич был у себя. Когда Алексей вошёл к нему, он сидел верхом на табурете в одной рубашке и наигрывал на пастушьей жалейке какой-то жалобный мотив. Игра на дудке, которою приманивают соколов, да на жалейке составляла любимое занятие царского фаворита, и все свободные минуты, когда ему удавалось отделаться от Петра, требовавшего его постоянного присутствия, он проводил за этим занятием. Ивану Алексеевичу шёл в это время только двадцать первый год. Не получивши почти никакого образования, почти всё детство проведший на полях Бураевки, родового поместья Долгоруких в Орловской губернии, он любил тихую сельскую жизнь, любил её незатейливые забавы. В душных комнатах петербургских палат своего отца, а затем и в царских покоях он часто вспоминал счастливое время своей жизни в Бураевке, часто воскрешал в своей памяти картины местной природы, так много говорившей его юному сердцу.

Сделавшись близким другом наследника престола, а затем императора Петра Второго, он единственный из всех Долгоруких не рассчитывал, какую пользу и какие выгоды принесёт ему эта дружба. Он любил Петра как товарища своих детских игр, любил его ради него самого, а не ради его царского титула. В то самое время, как и отец его, и все его дяди вмешивались во все придворные интриги, старались извлечь как можно больше выгод из близости Ивана к юному императору, сам Иван не просил у Петра для себя ровно ничего, довольный не столько титулом царского фаворита, сколько любовью, которую питал к нему Пётр. Но порой, когда ему надоедала суета придворной жизни, он тяготился даже и этой любовью и, не имея возможности отправиться в свою Бураевку, запирался в своих комнатах, вынимал из роскошного с серебряными инкрустациями ящичка простую пастушью жалейку и принимался наигрывать на ней мотивы, слышанные им в детстве. Вот в такую-то именно минуту и попал к нему сегодня Алексей Михайлович.

Полчаса тому назад Иван поссорился из-за чего-то с царём и убежал к себе, несмотря на то что Пётр, который не умел на него долго сердиться, чуть не насильно удерживал своего любимца. Но Иван и поссорился-то с ним потому, что ему стало что-то грустно на сердце, ему хотелось побыть одному, побеседовать наедине с своей жалейкой, и он, не обращая внимания на усиленные просьбы Петра, всё-таки убежал из царского кабинета.

Случайно он не запер двери, и потому Алексей застал его совершенно врасплох. Увидя входящего брата, Иван быстро вскочил с табуретки, смущённо сунул жалейку в ящик и тогда только протянул Алексею руку.

– Что это с тобою? – спросил он, глядя на его взволнованное лицо. – Нездоров ты, Алёша, что ли?

Алексей Михайлович действительно был не похож на себя. Лицо его было бело как полотно, мускулы щёк судорожно вздрагивали, под глазами легла резкая тень, а сами глаза то казались совсем потухшими, то вспыхивали диким, злобным огоньком.

– Что с тобою? – снова повторил Иван. – Кто тебя так разобидел?

Алексей Михайлович печально вздохнул и тяжело опустился в кресло.

– Ах, братец, – сказал он, – враг у меня народился, и большой враг!..

И он злобно сжал кулаки.

– Кто таков? Какой враг?

– Князь Барятинский.

– Это с которым ты стрелялся?

– Он самый.

– Да чего же вы с ним теперь-то не поделили? Чего ты на него всё злобишься? Прострелил ему шкуру, чуть на тот свет не отправил, – кажись, можно быть и довольным!

Алексей резко вскочил с места.

– Довольным? – воскликнул он. – Ну, нет, Иванушка, этого для меня мало!

– Так чего же ты хочешь?

Глаза Алексея зловеще блеснули. Он передохнул, точно в груди не хватило воздуха, и ответил:

– Чего я хочу? Немногого: только его смерти. До тех пор, пока он жив, я не успокоюсь… Я по капле выпил бы его кровь и только тогда бы утолил свою месть.

Какая-то тень скользнула по лицу Ивана Алексеевича. Он нахмурил свои густые брови и грустно покачал головой.

– Ах, Алёша, – сказал он, – какой же ты кровожадный! И что такое тебе сделал Барятинский, что ты так на него взъелся?

– Что он сделал? Он отбил у меня невесту!

– Вина не велика. Скорее ты сам виноват в этом.

– Ты, кажется, смеёшься надо мной, Иван?! – вспыхнул Алексей Михайлович.