Галина Вервейко - Кшесинская и Романовы. Жизнь в изгнании. Документальная повесть-роман

Великий Князь открыл письменный стол. Матрос выбрал сразу пачку писем с иностранными марками, сказав, что это – переписка с противником. Но Александр Михайлович ему возразил, сказав, что эта корреспонденция от его английских родственников. Одно письмо было из Франции. Матрос сказал, что для них всё равно, что Франция, что Германия: «Всё это капиталистические враги рабочего класса».

Затем матрос нашёл письма на русском языке и стал их читать, сказав, что переписка с бывшим царём – это заговор против революции». Хотя даты на письмах стояли ещё довоенные. Всю личную переписку Александра Михайловича революционеры изъяли, чтобы «товарищи в Севастопольском совете разобрались». И стали требовать оружие – пулемёты. И до шести часов вечера по всему имению их искали, но так ничего и не нашли, уехав разочарованными.

Имение было оставлено в большом беспорядке. Производящие обыск забрали не только личную корреспонденцию Великого Князя, но и самое дорогое сокровище вдовствующей Императрицы – Библию. Она умоляла их оставить книгу, давая взамен все свои драгоценности. Но ей «объяснили», что это – контрреволюционная книга, и такая старая женщина, как она, «не должна отравлять себя подобной чепухой».

У Императрицы Марии Фёдоровны также отобрали её личные дневники. И она записала в тот день: «26 апреля. Среда. Поскольку мне так и не вернули три моих дневника, я вынуждена продолжать мои записи в новой тетради с 26 апреля. В этот день в 5 1/2 часа утра, когда я ещё крепко спала, меня неожиданно разбудил стук в дверь. Дверь была не заперта, и я с ужасом в полумраке разглядела мужчину, который громким голосом объявил, что он послан от имени правительства для проведения в доме обыска на предмет выявления сокрытых документов, которые ему в случае обнаружения приказано конфисковать». Императрица не могла поверить своим ушам. Мужчина назвался морским офицером и поставил караул у её постели. Откинули полог, и лейтенант сказал, что теперь она может встать с постели. Но при мужчинах Мария Фёдоровна отказалась это делать. И тут вдруг появилась «молодая отвратительная особа в шляпке на шнурке и в коротком платье». Она встала у постели пожилой женщины, самым наглым образом уставившись на неё, а мужчины вышли из комнаты. Императрица была вне себя от такого неслыханного обращения, вскочив с постели. Она успела только накинуть на себя халат и домашние туфли. Лейтенант с караульным вновь вернулись. Мария Фёдоровна в лёгком одеянии с ночной причёской, не успев расчесаться, спряталась за ширму. С её постели начали срывать всё бельё. Простыни с подушками и матрацем полетели на пол. Искали, не спрятаны ли там какие документы. Далее она писала: «Лейтенант, правда, оказался всё-таки достаточно любезен и принёс мне стул, а сам занялся моим письменным столом и, вынув ящики, вытряс всё в них находившееся в большой мешок, который держал перед ним матрос. Было невыносимо видеть, как он и ещё двое рабочих роются в моих вещах. Все фотографии, все бумажки, на которых было что-то написано, эти негодяи забрали с собой».

Императрица Мария Фёдоровна Романова

Мария Фёдоровна с трудом сдерживала свой гнев, выразив своё неудовольствие таким обращением. Позже она даже не помнила, что говорила в тот момент. Офицер обиженным тоном сказал ей: «Вы меня оскорбляете». На что она резко ответила: «Не я вас оскорбляю, а вы – меня».

В спальной комнате открывали все ящики, и те, где хранились драгоценности. «Всё-всё перерыл он и двое мерзких рабочих, которые шныряли по моим шкафам, прощупывая каждую юбку, каждое платье, пытаясь найти что-то скрытое в них. Даже икону, подаренную мне моими родными 28 октября, они взяли с собой, считая, что между окладом и образом могли быть спрятаны документы».

«Проведя таким образом примерно два часа, лейтенант перешёл в мою гостиную, где, усевшись за мой письменный стол, опустошил все его ящики, в которых я хранила связки писем, среди прочих от моего любимого Саши [Императора Александра III], моего ангелочка Джорджи [умершего от туберкулёза сына Георгия] и, кроме того, датское Евангелие, которое подарила мне мой ангел Мама!.. Таким образом, мои самые дорогие, самые святые реликвии исчезли. Поистине что-то невообразимое!»

Пока лейтенант находился в соседней комнате, спальня Марии Фёдоровны наполнилась многочисленными матросами, которые даже не снимали головных уборов в помещении. Они расхаживали по дому, как хозяева, с красными бантами и цветками в петлицах, заглядывая за ширму, где сидела Императрица. Её бросало, то в жар, то в холод от такого обращения – как с последней преступницей. Только в 10 с половиной часов офицер закончил свою работу, поставив у двери спальни караульного. К ней впустили служанку. И тогда Мария Фёдоровна смогла одеться. Но матросы и после этого неоднократно открывали дверь, заглядывая внутрь. Она пыталась их выдворять. Ничего более постыдного ей не приходилось испытывать раньше в своей жизни.