Сергей Соколов - Грозный. Первый настоящий император Руси

Ранним летним утром, когда высоко летающие ласточки в бесцветном небе обещали знойный день, Александр Иванович Молога с приятным кряхтением распрямил спину, поставил одну ногу на широкую дубовую колоду и начал раскуривать короткую трубку. Наваленная кучка колотых четвертушками дров свидетельствовала о том, что мастер встал до рассвета. С годами по утрам хочется спать все меньше, уж слишком быстро начинает бежать жизнь. А без дела Мологу никто и никогда не видел. В редкие, свободные от службы дни он все время что-то делал: чертил на досках березовыми угольками, что-то измерял заграничными циркулями, выпиливал, строгал или вытачивал деревянные детали. Для этого к главному дому с каменным подклетом была пристроена длинная мастерская, а к мастерской еще избушка, в которой для большой работы селились подмастерья. Но в основном жизнь Александра Ивановича протекала на постройке церквей, теремов, изб для служилого люда и других деревянных сооружений, то есть согласно призванию зодчего.

Утреннюю тишину нарушил скрип телеги, негромкое пересыпание молодых голосов, прыски девичьего смеха. Это сельские ребята шли с сенокоса. Что-то хлопнуло на мельнице, колесо которой крутилось водами чистой речки, обрамленной камышами и осокой. Раздался бас мельника, ярко объяснявшего кому-то из нерадивых работников его место и личные качества, и легкий ветерок доносил сочные многоэтажные фразы. На звоннице Трифоновской церкви осторожно прозвенел колокол, потом еще. Напрудная слобода просыпалась и приходила в движение.

С намерением разбудить внука и заставить его складывать дрова в поленницу Александр Иванович притушил трубку, вытряхнул остатки табака и пепла и начал подниматься к двери в дом. Дробный топот копыт за воротами заставил его замедлить и обернуться.

– Иваныч, доброго утра! Отворяйте, тверичи! – раздался задиристый звонкий голос с улицы. «Ваську, племянника, с утра принесло», – подумал Молога.

– Василий, за каким лядом приехал? – для виду строго спросил мастер и двинулся к воротам. Опережая деда, перепрыгивая порог и ступеньки, с крыльца слетел и помчался к калитке мальчишка лет двенадцати, в длинной рубахе, без подштанников и босиком.

– Дядя Вася, открываю! Заводи Марусю! – крикнул мальчик, ловко отщелкивая засов и, придав всем своим щуплым тельцем веса, распахивая тяжелую створку.

– Марусечка! – Мальчик погладил по морде и принял под уздцы кобылу песчаного цвета.

– Сергуля, здоров! Из колодца воды не давай Маруське, простынет! Из бочки тепленькой… Здоров, дядя Саша! – Всадник с большей, чем полагалось его возрасту и фигуре, важностью спустился с лошади и протянул руку Мологе.

– Здравствуй, Вася! Ты что павой вырядился? Кафтан на тебе не то литовский, не то фряжский. Проходи в дом! – скомандовал мастер.

А Вася и правда был одет с иголочки, роскоши к кафтану цвета темной черешни и новеньким мягоньким сапогам добавляла широкая сабля в ножнах с почти незаметным изгибом. Ну то есть из таких клинков, которые уже и не меч, но и не сабля в татарском или турецком понимании. Расшитая перевязь, широкий серебряный пояс, за который был заткнут вишневый же клобучок, – в общем, все у молодца было нарядно и ново.

– А вот так, дядя Саша, дивись, какая форма теперь у нашего полка! – сказал Васька, усаживаясь на скамью в светлой горнице. – Это ж как продумали воеводы! Чтобы каждый полк таким цветом, каким потом удобно поле боя различать и руководить. Какой, значит, полк для атаки, какой осадный, какие правой – левой руки. Взглянет государь из ставки, и все ему видно, куда кого направить, все по своим цветам!

– Дивлюсь, дивлюсь на тебя, Васька! Ростом вымахал, а умом еще не вырос. Какое сукно для полка твоего поставили, из такого и пошили кафтаны. Другого, знать, в этот раз не было. – Лидия, давай на стол! – скомандовал Молога, усаживаясь в свое кресло в торце стола.

Из бокового низенького проема, откинув полог, появилась женщина лет двадцати восьми, с коком черных волос и фигурой, свойственной и характерно украшающей многих женщин юго-западных окраин Руси. То есть с крупным бюстом, тонкой талией и внятными бедрами. Она сунула Василию корытце с водой и рушничок. Вася быстро обмакнул в воду широкие ладони и наспех вытер, не только не сказав спасибо, но даже не взглянув на Лидию. А если бы и сказал, она не смогла бы ему ничего ответить. Лидия досталась Александру Ивановичу в качестве гонорара за работу в Вильне, куда его для работы пожаловала на два года государыня Елена Глинская. Казаки лихо прошлись тогда по землям литовским, побили народ, пожгли дома, церкви и башни, навершия к которым отстраивали потом Молога и такие, как он, мастера. А Лидия после ухода донской вольницы осталась одна из немногих живой и здоровой, но с урезанным языком. Впрочем, как домашняя прислуга Мологу она вполне устраивала, так как обеспечивала его и Сергулю чистыми рубахами и едой, которую умела вкусно приготовить из того, что на тот момент есть.