Владимир Мороз - Рваные души

– Итак, господа, – начал он, когда все собрались, – задача остается прежней: высота. Завтра она должна быть взята. А теперь будем решать, как нам это сделать.

Высотку взяли тихо и почти без боя. Было еще темно, четыре часа утра, когда Удальцов со своими разведчиками бесшумно сняли часовых. Смирнов с первой штурмовой группой, отобранной из старых солдат, приблизились к окопам первой линии и по общему сигналу вырезали ножами и забросали гранатами почти всех спящих немцев. За это время Владимир с другой штурмовой группой пробились ко второй линии и стали чистить траншею, уничтожая полусонных, мечущихся в панике немцев и заставляя их бежать. Пока немцы пришли в себя, было уже поздно. Через час все было кончено. К половине шестого утра на позиции второй линии подтянулся весь батальон.

Продолжили наступление, и почти пять километров батальон двигался по раскисшей дороге, практически не встречая сопротивления, если не считать мелких стычек с отступавшим врагом. Потом впереди, на очередном холме, показалась еще одна линия окопов, которая свежими черными незамаскированными брустверами выделялась на фоне вчерашнего выпавшего и еще не успевшего растаять снега, перерезая дорогу и снова упираясь обоими концами в непролазные белорусские болота. О существовании этой линии узнали только вчера, когда ее заметил с воздуха совершающий разведывательный полет аэроплан. Немцы спешно возводили ее, наверное, уже не особо надеясь на первые две. Для Владимира это было неприятным сюрпризом. Да и командирам рот это известие энтузиазма не прибавило, все считали, что с взятием высотки дальше верст на двадцать никаких укреплений у немцев нет.

Батальон остановился и принялся закапываться в землю. Рыли траншеи, утопающие в весенней грязи, укрепляли их свежесрубленными деревцами, устанавливали пулеметные гнезда, строили блиндажи, щели, перекрытия. Все как обычно. Жизнь пехоты только и состоит из бесконечных атак, наступлений, переходов и окапываний. Потихоньку подтягивались тылы, переваливаясь на ухабах и постоянно застревая в грязи, добрались полевые кухни и спрятались в ближайшем лесочке. Шварц тоже переместил свою батарею поближе к переднему краю, выбрав для этих целей старые обустроенные позиции немецких артиллеристов. Война жила своей жизнью. Владимира вызвал к телефону командир полка и своим обычным строгим голосом приказал готовить наступление на завтрашнее утро. А перед этим принять пополнение, что несказанно обрадовало Владимира, так как в последних боях батальон понес значительные потери, которые нужно было срочно восполнить. Иначе об успешной атаке не могло быть и речи.

Владимир вызвал Удальцова и распорядился ночью выслать разведчиков к вражеским позициям, установить расположение пулеметных точек, а также попробовать отыскать проход в болотах. Его не оставляла мысль зайти немцам во фланг и внезапным ударом выбить их из этих свеженьких окопов. Это помогло бы избежать лишних жертв при проведении атаки в лоб. Также приказал собрать команду из обозников и захоронить всех своих солдат, погибших за взятую высотку, устроив для них одну большую братскую могилу прямо на вершине. Пусть в этой могиле лежат вместе и солдаты, и офицеры, а сверху поставить большой деревянный православный крест. Немцев же закопать отдельно, и креста им не ставить, пусть так и догнивают в чужой для них земле, на которую пришли захватчиками.

Ближе к вечеру Владимир отправился в тыл, чтобы принять пополнение. Обычно пополнение передавали километрах в трех от передовой. На этом настоял Владимир, он хотел сам посмотреть на тех, с кем ему придется воевать, на свежие боевые единицы, большая часть из которых погибнет в первом же бою. Остальные во втором или третьем. Но зато из тех, кто смог продержаться неделю и более в условиях непрерывных боев, шло формирование самого костяка батальона. Это был тот костяк, на который всегда можно было положиться, костяк, состоящий из солдат с обостренным инстинктом самосохранения, сумевших перебороть жуткий страх первых атак, совершивших первое убийство врага и научившихся не просто убивать противника, но видеть и слышать то, что творится вокруг. Дальше таким было легче. Убийство уже не казалось им каким-то сложным, непреодолимым действием, противоречивым божьей заповеди «не убий». Оно расценивалось всего лишь как суровая работа и воспринималось естественным принципом: если не ты, то тебя. Люди учились выживать, шел естественный отбор. Выживали не самые удачливые или умные, выживали те, кто смог быстрее всех приспособиться, принять и впитать всю незримую философию войны.