Юрий Торубаров - Иван Калита

— Зови.

Митяй мотнул головой князю и шустро выскользнул за дверь.

Иван Данилович хорошо знал старшего Стародубцева — Фёдора — и его сестру Варвару. Они были рослыми, могучими людьми. И у князя как-то ненароком мелькнула мысль: «Надоже, такой крепкий дубок, а слёг...»

В это время скрипнула дверь, и на пороге показался младший брат Фёдора — Василий Стародубцев. Князь метнул на него взгляд. Ему показалось, что тот выглядел как-то растерянно, замялся на месте. Василий был среднего роста, кряжистый, густая тёмно-русая борода начала седеть. Маленькие свинячьи глазки со складками на веках выдавали его хитрый, скрытный характер.

— Иди сюды, князь, — грубовато промолвил Иван Данилович и указал перстом на кресло.

Василий, подойдя, поклонился ему и сел.

— Сказывай, что случилось, — глухо произнёс Иван Данилович.

— Да что. Братец-то мой сильно занемог и уехал с супругой к игуменье Евлампиевне. Ну а младший-то его сыночек как головой рехнулся. Хоромы-то и поджёг. Митька-то спасся, а Иван... Иван сгорел.

Иван Данилович заходил по горнице.

— Так... Поймать его надоть. Судить буду. Если всё так... — он в упор посмотрел на Василия.

Глазки того забегали.

— Гм, — усмехнулся Данилыч, — что, не споймал?

— Не споймал, — тяжело вздохнул Василий.

— Споймаем, — Иван Данилович остановился, — таких в живых не оставляют.

Отпуская Василия, Данилыч сказал:

— Скажи Миняю пусть заходит.

Когда тот вошёл, князь приказал:

— Складывай деньгу в сумы. Полежу на место.

Князь помог ему управиться, и они пошли в сенцы. Загремели ключи: то князь открывал невидаль для московитов — железную дверь.

— Свечу возьми, — приказал он.

И Миняю, оставив сумы, пришлось бежать назад.

Князь спускался по крутым ступеням со свечой в руке. Поставив свечу на выступ, открыл дверь. За ней была другая дверь, и тоже железная. Князь сам взял сумы и занёс в схрон.

— Ну, я побёг, — сказал Миняй, когда князь стал закрывать за собой дверь.

В схрон, где Иван Данилович хранил сокровища, он никого не пускал. Даже таких приближённых бояр, как Кочева и Миная. Не дай бог, кто словом обмолвится: язык-то длинен, выпьют лишку, захотят похвастаться. А уши у баскака большие. Услышит ненароком — беды не оберёшься.

Войдя в схрон, он поставил свечу на край стола и строгим хозяйским оком пробежался по своему богатству. И не сдержал улыбки. Усмехнувшись, произнёс, вероятно, представив себе, что рядом кто-то находится: «Нет, добрый человек, не ради корысти по крохам сбираю я это добро! Оно предназначено не для того, чтобы им кичиться, а для того, чтобы с его помощью сбросить опостылевшее татарское иго». Он вздохнул. Огонёк в свечи заколебался. Тень на стене задвигалась. Ему в голову почему-то пришла мысль: «Не дай бог войну!» Взгляд князя опять пробежал по мешкам с деньгами, драгоценностями в ларцах. «Сколько всего этого уплывёт! Да какие у нас войны — соседские. Подрываем только свои силы!» — с горечью подумал он.

И был прав. Войны были. Были! А начинались они с измены, предательства, жажды наживы, зависти. И память крепко хранила былое.

Московский боярин Акинф вернулся домой с княжеской пирушки красный как рак. Но не от выпитого вина, а от несправедливого, как он посчитал, княжеского решения, когда тот отдал первенство не ему, именитому боярину, а какому-то киевскому беглецу. Кто раньше знал на Московии какого-то Родиона Несторовича? Да никто. А вот его, Акинфа, знали все. Возмутило боярскую душу такое решение князя Юрия Даниловича, вино в глотку не шло. Заметил это князь, да, как показалось боярину, с издёвкой произнёс: «Ты чё ето, Акинф, не пьёшь? Аль бабы бойся?» — сказал, а сам, довольный, рассмеялся. Ему вторила вся гридница. Обсмеял князь боярина. И смех боярский он расценил как насмешку над ним, именитым боярином. «А всё зазря! Чтобы он, Акинф, да бабы боялся! Нет, князь, я и тя не боюсь. Ты у мня ещё попляшешь! Я те етого никогда не прощу!»

Услышав дома гневные слова мужа, боярыня решила не вмешиваться, сказав себе: «Утро вечера мудренее». Но ошиблась в муже. И на следующий день он не находил себе места. Не прошла его злость и в последующие дни. Стоило только Юрию Даниловичу покинуть на время Московию, сказав: «Я иду в Орду по своим делам, а вовсе не искать великого княжения», как следующей ночью Акинф со своим двором, крадучись, как тать, выехал из города. И путь его лежал на Тверь.

Великий князь Михаил Ярославич недолго раздумывал: принять или не принять беглого боярина. Ему, внуку Ярослава Всеволодовича, придерживавшегося родовых понятий старшинства, не нравилось независимое поведение московского князя Юрия Даниловича, который был только правнуком, к тому же его злила вызывающая самостоятельность и растущая сила московита. Поэтому он распорядился принять беглеца и отдать ему роскошные хоромы боярина Болеслова, который задолжал князю много денег, отправив того в далёкую деревню.