Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный

Посадник вздохнул.

— Прежде, — продолжал он, — на тридцать рублей можно было поставить каменную церковь о трёх верхах, а теперь вдвое дай — не поставишь. Дед мой дал полсорока рублей — башню возвёл, а теперь люди те же, да время не то.

— Не печалься, посадник! — сказал Курбский. — Слово даю, когда поможет мне Бог сослужить царю новую службу, пришлю к тебе из Ливонии немецкого серебра и золота, и с этого места надеюсь увидеть с тобою более прежнего светлоглавых церквей!..

Солнце уже высоко поднялось на полдень, и жители Пскова, после праздничного обеда, сладко засыпали на дубовых лавках, на пуховых изголовьях, когда на широкий двор степенного посадника ещё только начали собираться званые гости, привязывая статных коней своих к железным кольцам.

В это время Никола Салос вышел из собора. Улицы были пусты, торговые ряды заперты, кое-где дети играли в городки у тесовых ворот, бегая перед бревенчатыми избами по мягкой траве.

Тихо пробирался старец на Завеличье, через высокий мост, придерживаясь за красивые рели [3] Перила. . Скоро миновал час отдыха... запестрели одежды, повысыпал на улицы народ, и опять окружили Салоса.

— Леонтий! — сказал юродивый, — завтра я приду к тебе в лавку. Приготовь мне кусок парчи да кусок тафты. Денег я не плачу.

— Возьми, что изволишь, — отвечал Леонтий с поклоном. — Помолись за меня и за семью мою.

— Когда так, — сказал Салос, — то отнеси и тафту, и парчу к старухе, вдове старосты Василия, в приходе жён Мироносиц, на Скудельницах. Смотри же, отдай от себя и скажи: на бедность твою Бог посылает.

— А я думал помочь твоей нищете.

— Помогай нищете души, — молвил Салос и, увидев крестьянина, ехавшего мимо в телеге, закричал: — Половник Василий! [4] Половниками назывались свободные земледельцы, нанимавшие поля для посева с договором отдавать половину жатвы владельцам. Что ты печален?

— Ох, отец мой, наказал нас Господь зимою бесснежною; пророчат неурожай. Будет четверть ржи по шестнадцати денег. Худо нам. Чем запастись на зиму?

— Видишь ли ты лошадь твою? — спросил юродивый.

— Как не видеть, отец мой?

— Она более тебя трудится и терпит. Трудись и терпи.

— Хорошо, отец, твоею святостию...

Салос закричал: «Боюсь, боюсь!», застучал посохом и бросился на другую сторону улицы. Там шёл ремесленник и, качая головой, говорил сам с собою:

— Немного же получил я за работу! Отдать три псковки долгу соседу Семёну, останется всего два пула [5] Самая мелкая медная монета того времени. , и опять зарабатывай! Ни себе шапки, ни сестре бус не купил к Великому дню!

— Подай для Бога! — закричал жалобно Салос.

Бедняк оглянулся, увидев юродивого, и остановился от удивления. Салос протянул руку, ожидая подаяния.

— Прими для Бога, — сказал ремесленник и подал ему пул.

— Велик твой дар, благословен твой путь! — сказал, перекрестясь, Салос; он взял монету и протянул её богатому новгородскому гостю, который проходил мимо, размахивая бархатным рукавом своей шубы, опушённой чёрною лисицей.

— Ты что, старик?! — закричал новгородец, отталкивая его руку, так что пул покатился на землю, — за кого ты меня принял?

Салос с горестию посмотрел вслед новгородцу.

— Увы! — сказал он, — он отказался от смирения!

По высокому деревянному крыльцу поднимались гости в светлые сени дома посадника. Пред боярами и воеводами почтительно шли знакомцы их [6] Бедные дворяне, жившие в домах бояр. , поддерживая их под руки на ступенях, скрипевших под их тяжестью. Вершники суетились на дворе, около боярских коней. В широкой, разгороженной светлице, по стенам обитой холстиною, перед святыми иконами, сияющими в среброкованных окладах, с венцами из синих яхонтов и окатного жемчуга, горела большая именинная свеча. Гости, проходя в светлицу из-под низких дверей, наклонялись и, обратясь к образам, крестились с поклоном и молитвою, после чего кланялись хозяину. Именинник подносил гостям заздравный кубок сладкой мальвазии.

Вошёл князь Курбский. Взглянув на иконы и, по благочестивому обычаю предков, перекрестясь трижды, пожал руку именинника, пожелав здоровья, и поклонился псково-печерскому игумену Корнилию, троицкому протоиерею Илариону, наместнику князю Булгакову и всем боярам и воеводам, которые при входе его встали с лавок, покрытых богатыми коврами. Сев на почётном месте, у красных окон, и положив на скамью горлатную шапку, он сказал посаднику: