Мелф - Концерт для Крысолова

— БАЛЬДУР!!! НО…

— МОЛЧАТЬ!.. Никто не должен — слышишь, никто — отвечать за то, что сделал я!

Отто послушно, как выполнял все приказы, допечатал это сумасбродное, непонятно зачем нужное — живи, Рихард Фальк, ведь была же возможность, ведь в этом послевоенном раздрае сейчас каждый будет за себя — письмо и вытянул лист из машинки. Бальдур не глядя подписал его.

— Бальдур… подумай, я прошу тебя. У тебя жена и четверо детей, которым ты нужен живой, а не мертвый! Хорошо им будет, если тебя осудят и поставят к стенке, а?!

— А хорошо будет, если вместо меня к стенке встанут другие? Фриц, Харт, Ганс [20] Артур, Фриц, Харт, Ганс — Артур Аксман (на тот момент занимавший должность имперского руководителя молодежи — прежнюю должность Шираха — соответственно, на Суде Народов за Гитлерюгенд пришлось бы отвечать ему), Фриц Висхофер, Хартман Лаутербахер — адъютанты Шираха, занимавшие высокие должности в Гитлерюгенд. Ганс Лаутербахер — командир добровольческого батальона Гитлерюгенд, сформированного Ширахом исключительно в целях спасения подростков, которым надлежало быть призванными в Фольксштурм и безнадежно защищать Вену. Батальон Гитлерюгенд Ширах то и дело перемещал так, что он с противником не соприкасался. ? Я жить-то смогу после этого?.. — тихо, голосом редкостно спокойным спросил Бальдур. И на это Отто ничего не смог возразить. Всех этих парней он знал.

— Слушай, Бальдур — это нечестно! — выпалил Отто, — Имперский руководитель молодежи сейчас все же Артур, а не ты! Почему ТЫ должен отвечать за…

— Артура больше нет. И это, я бы сказал, совершенно неважно. То, чем он руководил, создал я.

И потом, вспомнил Отто, был тот сон в лесу под Швацем, о котором лично я никогда никому не расскажу, потому что у меня язык не повернется — и Бальдур тоже видел этот сон — и говорит, что это был не сон. Вот еще и поэтому…

Отто посмотрел на Бальдура и понял, что, скорее всего, видит его в последний раз. Но никогда, никогда не забудет этого вечера. И всю свою дальнейшую жизнь будет вспоминать это нежное, нервное, трусливое существо, которое вот так легко, так просто собралось пожертвовать за других сначала свободой, а потом, возможно, и жизнью. И пожертвовать, возможно, безо всякого смысла. Отто чувствовал неким извечным чутьем солдата, что в воздухе пахнет не просто поражением, но местью — смертью, все машущей и машущей своею косой, и люди еще долго, долго будут падать и падать, и кровь их будет пахнуть так же резко, но куда менее приятно, чем сок свежескошенной травы. И не спасти то, что спасти нельзя. От чего ты собрался уберечь парней, Бальдур? От суда и расстрела?.. Да ведь от этого не превратятся они в невинных детишек из церковного хора, так и останутся парнями с сорванными погонами, и поди-ка убереги их от тюрем и лагерей для пленных — ты же не Господь Бог, чтоб спасти их от этого? Отто не осознал, что задал этот вопрос вслух.

— Не от этого, — ответил Бальдур.

— А от чего?

— От позора…

— Стыд не дым — глаза не ест, — совсем не по-солдатски буркнул Отто.

— Американская комендатура — в гостинице «Пост». Живо, Отто. Уже четверть восьмого.

— Ну и что? — пробормотал тот.

— А то, что с восьми — комендантский час. Я приказываю — сделай все, чтоб тебя не арестовали. ВСЁ сделай.

— Чтоб не арестовали сегодня?..

— Не строй дурачка, Отто. Не сегодня, а ВООБЩЕ.

Отто все было ясно — и уж как было больно…

В полвосьмого он был в гостинице «Пост» — и вручил письмо первому попавшемуся американскому солдату, но тот счел свои полномочия слишком ограниченными.

— Майор разберется, — сказал он и жестом позвал Отто с собой.

Майор выглядел усталым, печальным человеком с красными глазами. Он прочел машинописный лист и встряхнул головой…

— Хм, — сказал он, — но, позвольте… Вообще говоря, Ширах мертв…

— Двадцать минут назад был жив, — ответил Отто. И вышел. Его никто не остановил. Выходя, он столкнулся с Бальдуром — но тот сделал вид, что его не знает.

Отто спокойно вернулся в дом фрау Хубер. Никто не задержал его и ни о чем не спросил.

Оказавшись в Германии, майор в полной мере ощутил тоску по дому. По отцу с его лошадьми, по маме с «Верой, которая жулит в бридж», по сестренке Айрин, по песням Кола Портера и невесть по чему еще — да хоть по нормальному завтраку, когда ты ешь его у себя дома. Что и придает ему нормальность.

Он устал.

И сюрпризы ему были ни к чему.

Он, сощурив тяжелеющие от усталости веки, поглядел на высокого худого человека в штатском, что маячил в дверях. Тот еще типчик, видно сразу. Нос кверху, глаза как у психа…