Александр Черенов - Из записок Лаврентия Берии

– Малакия, как прикажете это понимать?

А он только пожимает плечами.

Я не выдержал:

– Ну-ка, выкладывайте, что Вам сказал Хозяин?

Торошелидзе вздохнул.

– Сказал, что книга – хорошая, нужная, на основе подлинных документов. И что написана она хорошим литературным языком. Но в ней есть два недостатка: один – название, другой – фамилия автора.

– …

Это у меня отвисла челюсть, и я остался без текста. Впрочем, я всё сказал глазами. Но – Хозяин?! Так «размазать» человека – интеллигентно,

с юмором, деликатно – мог только он!

Малакия ещё ниже опустил голову: «прочитал мой вопрос».

– Вождь сказал, что книга эта должна иметь политический резонанс. И в обеспечение этого резонанса будет целесообразно, если она выйдет под авторством Первого секретаря. А с меня, мол, не убудет.

Теперь уже вздохнул я: в словах Хозяина заключалась сермяжная правда жизни. Это действительно был тот случай, когда следовало наступить на горло собственной песне. Но на душе легче от этого не стало, у не у Малакии, а у меня. Ведь, если Малакия наступал на горло собственной песне, то я наступал на горло им обоим. Никогда ещё я не оказывался причастным к самозванству, пусть даже и не своим хотением.

Прошу только не считать меня праведником. Как и многие мои коллеги по руководству, я не стеснялся озвучивать доклады, написанные не мной, а, как говорят в Америке, «спичрайтерами». Не стеснялся и не испытывал по этому поводу никаких комплексов: это ведь были доклады ЦК, а не лично Берии, Лаврентия Павловича. Потому что отчитывался я не только за себя, но и за всех остальных. Даже в тех случаях, когда отчитывался только за свою работу, а все остальные присутствовали в формате «и мы пахали».

Но этот случай был… не тот. Это был авторский труд, а не доклад анонимного спичрайтера. Да и перед Торошелидзе было неловко: я знал Малакию не один год, и питал к этому человеку искреннюю симпатию. Но что теперь можно было сделать? Для того, что отыграть ситуацию назад, следовало быть либо безумцем, либо дураком! А мы с Торошелидзе не относились ни к тем, ни к другим. Ни он, ни я не являлись людьми не от мира сего. Мы были «тутошние». Поэтому нам оставалось… лишь оставить всё, как есть. Всё, что я мог сделать, это отказаться от гонорара в фонд пятилетки. Ну, а Малакию я изыскал возможность премировать «по другой линии». Я просто обязан был хоть как-то «снять камень» и «замазать грех», пусть и не совершённый мной, а лишь «записанный на меня».

15 марта 1935 года в «Правде» был опубликован Указ ЦИК СССР о награждении Абхазской ССР орденом Ленина. Ордена Ленина удостоили и Нестора Аполлоновича Лакобу. Нестор не просто радовался – он был горд за себя и за Абхазию. Но ещё больше он гордился тем фактом, что высшей награды Абхазия удостоилась раньше Грузии. Я без задних мыслей и «камня за пазухой» поздравил хорошего человека с заслуженной наградой. Да и почему бы мне его не поздравить? Ведь это была не только его награда, но и отчасти моя, как первого руководителя всего Закавказья.

Что же до Грузии, то я не завидовал Нестору. Что-то подсказывало мне, что и наш орден – не за горами. Да, что, там, «что-то»: за это говорили наши показатели. По многим из них Грузия выходила на первое место среди всех республики Закавказья. Так, что наш орден уже «был в дороге».

И я не ошибся: уже в следующем году, на пятнадцатилетие Грузии, Знамя республики украсил заслуженный орден Ленина. Я подчёркиваю: не «юбилейный», а именно заслуженный. Тогда же ордена Ленина был удостоен и я. Его мне вручили в один день с Лакобой. Не скажу, что это обстоятельство сильно обрадовало Нестора Аполлоновича. Думаю, что по двум причинам. Во-первых, Грузия быстро «догнала по регалиям» Абхазию. Во-вторых, Лакоба предпочёл бы раздельное награждение. Он явно считал, что его пригласили так, как приглашают на свадьбу бедных родственников: из жалости. Он чувствовал себя не просто чужим на празднике жизни, как сказал бы Остап Бендер. Он находился рядом со мной, как на чужом празднике.

Честно говоря, мне было обидно. Я ведь ему не завидовал. Больше того, именно ЦИК республики, ЦК партии и Заккрайбюро – проще, говоря, я – ходатайствовали о награждении Лакобы в тридцать пятом после Указа с орденом Ленина. Я не понимал, почему в Москве тянут с вручением, но зато видел, как болезненно переживает Нестор эту заминку. Он вообще был человеком нервическим и ранимым. И в декабре 1935 года ЦИК СССР «изыскал резервы», и Нестора Аполлоновича наградили орденом Красного Знамени. Пусть даже это награждение было за «дела давно минувших дней, предание старины глубокой», зато орден вручили оперативно: сразу. Так сказать, «заполнили паузу» с вручением ордена Ленина. А Хозяин даже расщедрился на именной подарок: даровал Нестору свою фотографию с трубкой и надписью «Товарищу и другу Лакобе от Сталина. 7.12.35». И мужик немного успокоился.