Александр Черенов - Из записок Лаврентия Берии

Раз, уж, я заговорил о Дзержинском, то не могу обойти вниманием и такую байку о себе. «Старый мужественный чекист Кедров», узнав о «злодеяниях Берии в ЧК» (это – в двадцать первом-то году?!), подготовил «ордер на арест» «негодяя», и даже завизировал его у Дзержинского. Но потом Феликс Эдмундович уступил домогательствам Кирова и «порвал ордер». Ну, а Киров, разумеется, уступил «домогательствам Берии», который «злоупотребил старым знакомством и добрым отношением к нему Сергея Мироновича».

Есть и второй вариант этой байки. «Ордер» был «выдан» не за «злодеяния» Берии, которые тот ещё не успел совершить по причине малого стажа, а потому, что Кедров постфактум разоблачил его как мусаватистского провокатора – и даже агента.

Ну, что тут можно сказать? Прямо – как у Лопе де Вега: «приукрашая сотней врак одну сомнительную правду». Кое-что в этой байке – правда. И это «кое-что» – действительная попытка «наезда» Кедрова на меня. И «доводы» он выдвигал те самые, что я перечислил выше. Ну, что касается «провокатора – и даже агента», то я уже всё объяснил. Насчёт «злодеяний» всё объяснил второй вариант, которого не было бы, если бы были «злодеяния». Кое-что дополнительно объясняет и тот факт, что, несмотря на все эти «разоблачения», «провокатор и негодяй Берия» уже в двадцать втором году – том самом! – получил боевой орден Красного Знамени.

И получил он – я – его не по записке местного начальства, не «по знакомству», а Указом ВЦИК! Ну, вот такая процедура была установлена для его получения. Нужно было составить представление по всей форме и обязательно на основании… оснований. И «под орден» меня аттестовали не только Багиров, Киров и Орджоникидзе – «дружки-приятели» в редакции Кедрова – но и такие авторитетные для Москвы люди, как Мясников, человек исключительно принципиальный, к которому «за характеристикой не подъедешь»! А в Москве это представление поддержало всё руководство ГПУ: и Дзержинский, и Менжинский, и Уншлихт, и Артузов. Если бы в отношении моей кандидатуры появились хоть малейшие сомнения – видал бы я тот орден!

Что же до Кедрова… Ну, тут просто тяжёлый случай. Товарищ страдал тяжёлой и неизлечимой формой патологической бдительности. Немного осталось в нашей «конторе» тех, кого бы он не «разоблачил». Удивляюсь, как он сам себя ещё не «разоблачил». Скорее всего, лишь по той причине, что не дошла очередь: не всех ещё «охватил работой». Что говорить обо мне, рядовом сотруднике провинциальной ЧК, если от него доставалось членам Коллегии ВЧК в Москве! Сам Феликс Эдмундович побывал объектом критики этого «сверхпринципиального» человека! Казалось, товарищ изнывал не только от избытка принципиальности, сколько от груза воспоминаний о своём начальстве в Особом отделе ВЧК. Специфическая, такая, «принципиальность»: вплоть до высшей меры социальной защиты.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что очень скоро этот «ревнитель чистоты и поборник справедливости» вышел с доносом на меня. Конечно же, по молодости лет и за отсутствием оснований для такой критики, я сильно переживал. Да и то: в те времена могли «закритиковать» до смерти, и совсем даже не иносказательно. Хорошо ещё, что народ у нас с пониманием относился к проискам «старого большевика»: воспринимал это как неизбежное зло. Поэтому, когда донос поступил «наверх», меня вызвал к себе Сергей Миронович Киров. Он тогда работал секретарём ЦК Компартии Азербайджана.

– Лаврентий, поздравляю тебя.

Он улыбается – а я таращусь на него, ничего не понимая.

– На тебя поступил донос «от самих товарища» Кедрова. Значит, теперь ты стал настоящим чекистом. А то я уже начал беспокоиться: с чего бы это Кедров обходит тебя вниманием? Не считает за чекиста, что ли? А товарищ всего лишь собирал материал.

Честно говоря, в отличие от Кирова, мне как-то сразу же стало не до смеха.

– И что мне теперь делать? – честно дрогнул я голосом.

– Тебе – ничего, – смеётся Киров. – Делать будем мы с Микояном.

Тут я слегка удивился: с какой это стати Анастас заступается за меня? Уж, с ним-то мы точно не были дружками-приятелями, и совсем не потому, что грузин армянину – как тот гусь свинье.

– Ну, Анастас – тоже потерпевшая сторона, – сразу же догадался Киров. – Наш «старый большевик» разрабатывает и его, и очень активно. Товарищ усердно высеивает зёрна сомнений том, что в восемнадцатом Микоян избежал участи двадцати шести бакинских комиссаров не по воле случая, а благодаря участию палача Фунтикова. А тот якобы альтруистом никогда не был. Как следствие этих совсем не научных изысканий, на зуб Кедрова у Анастаса вырос ещё больший зуб. А поскольку наш принципиальный товарищ не желает угомониться, сейчас этот зуб находится в стадии заточки.