Да, зимний поход по побережью, сделавший бесполезным огромный персидский флот. А ведь Таис могла и не оказаться при этом. Александр решил, что ей место в общем обозе у Пармениона, и Таис пришлось устроить безобразную «сцену», чтобы переубедить его. Александр очень удивился ее сопротивлению, так как справедливо считал, что «ей в обозе будет лучше».
– Зачем тебе эти мучения – изнурительный быстрый марш? Тебе будет очень тяжело: где упал – там уснул, что нашел – то поел, нормальный привал раз в три-четыре дня. Грубая жизнь безо всяких удобств, зато со множеством неудобств. Куда тебе тягаться с закаленными воинами, которые другой жизни не знают? Да и вообще, ты понимаешь, что ты должна меня слушаться? У нас тут армия, – прибавил он шутливо, – и приказы в ней отдаю я. А если я хочу и впредь это делать, то мне надо хорошенько следить, чтобы они исполнялись.
– Но я не твой солдат! – защищалась Таис. – Ты хочешь, чтобы всегда было по-твоему.
– А как же!? Я предупреждал тебя, чтобы ты не пыталась вить из меня веревки.
– Я не пытаюсь, что за вздор!
И вдруг неожиданно, даже для себя, спросила:
– Мы – друзья?
Вот тут она его поймала. Он открыл рот в замешательстве. Потом все же усмехнулся ее находчивости – на этот смелый вопрос можно было ответить только утвердительно. Так он и ответил после долгой заминки.
– А в дружбе важно равенство. Так вот, я не пытаюсь вить из тебя веревки, я только борюсь за свои права.
Александр развел руками и покачал головой. Таис обожала, когда он так делал.
– Это в тебе афинское заговорило. Все вы такие – демагоги. Смотри, собаку против меня настроила, – он указал на Периту, с укором глядевшую на своего хозяина. – Ты – ненормальная, я тебе уже это говорил.
– Другим я нравлюсь, – обиделась Таис. – Один ты ищешь, что бы во мне покритиковать!
– Я тебя критикую?! – воскликнул Александр, уставился на нее своими квадратными македонскими глазами и прижал руки к груди. – Я хотел, чтобы тебе было лучше, а мне – спокойней! (Это у него вырвалось, огорчило его и порадовало ее). Теперь надо будет отрывать Птолемея от дела, чтоб он смотрел за тобой.
Таис поняла, что остается, но еще находилась в пылу спора:
– Ах, значит, он заботится обо мне по твоему приказу?
Александр откинулся вместе с креслом и покачался на его задних ножках, потом, наслаждаясь, улыбнулся:
– Нет, не по приказу, по моей просьбе и по своему горячему желанию… борец за права. И все-таки, несмотря на твое невыясненное, но несомненно божественное происхождение, жизнь в Афинах оставила на тебе свой базарный след.
– Я молчу, пусть последнее слово останется за тобой, – улыбаясь, пролепетала Таис, глаза же ее победно блестели: «Ты же сам рад, что я остаюсь.»
Перита, которая поняла все как сказанное, так и не сказанное не хуже участников разговора, одобрительно гавкнула, и, вытянув шею, улеглась у ног горячо любимого хозяина.
Вот так все получилось. Александр не сгущал краски – Таис действительно с непривычки пришлось очень тяжело. Но она научилась мужественно сносить непомерные физические нагрузки, бурчащий от голода желудок, хроническую усталость, ночной холод в горах, невозможность согреться и выспаться в продуваемой всеми ветрами палатке. Удивительно, что она ни разу не заболела! Только когда они останавливались в населенных пунктах, и Птолемей устраивал ей хорошую квартиру, Таис удавалось помыться и немного прийти в чувства.
Жизнь в пути, казавшаяся летом веселым приключением, захватывающим путешествием, зимой заметно утратила свою привлекательность. Но Таис терпела трудности ради возможности быть рядом с Александром. Даже если бывало, что Таис по нескольку дней не видела его, не говорила с ним, ей было важно осознавать себя участницей его жизни. Она была рядом.
Иногда случались трогательные вещи, вознаграждавшие ее за все муки: как-то перед переходом через горы, на которых лежал глубокий снег, Александр обратился к стоящей рядом Таис: «Ну-ка, покажи ноги». Таис, не долго думая, с невинной улыбочкой подняла платье до… самого предела. «Я сапоги имел в виду!» – уточнил Александр ко всеобщему хохоту. Разве можно передать словами, что чувствовала она, неожиданно услышав за спиной его ироничное: «Ну, как дела, упрямица?» Или, глядя с обрыва на серое зимнее море: «В воду не тянет?» А сам улыбается во все зубы, глаза хитрые, на щеках румянец с размытыми краями, волосы треплет холодный ветер. Конечно же, скажи он Таис в эту минуту – прыгай, она прыгнула бы, не задумываясь.
Читать дальше