Ольга Нацаренус - Кровь молчащая

Москву начали потихоньку ремонтировать. Латали мостовые, кое-где окрашивали старые дома. После нескольких предыдущих лет москвичи считали это серьёзным достижением. На одном из домов Кузнецкого Моста Шурке бросилась в глаза памятная доска, гласящая, что дом этот восстановлен собственными средствами в 1922 году московской конторой Госстроя.

Внимательно всматриваясь в окружающих, Шурка стал понимать, что народ ему попадается так же и интеллигентный: развёрнутая в трамвае газета, шляпа-котелок, тонкая трость. А вечерами у ресторации «Эрмитаж-оливье» или «Прага», к примеру, вращается публика большей частью на вид, можно сказать, даже богатая: дамы в роскошных мехах и бриллиантах, мужчины в европейских френчах и с дорогими сигарами.

Ни в одном городе Шурка не видел такого количества больших и маленьких магазинов! И торговали они довольно бойко. Хлеб, на удивление, свеж, вкусен, хоть и дёшев, да и остальное как будто вполне было доступно по ценам. Большое впечатление на Шурку произвела булочная Филиппова на Тверской. Чего там только не было! Хлеб чёрный, рижский, полубелый, ситный, с изюмом, баранки, калачи, двадцать сортов сухарей, пирожные!

Рядом с часовенкой Иверской Божьей Матери к обедне – всегда большое количество нищенствующих, калек и отвратительно убогих. Рваные грязные лапти, чёрные беззубые рты, протянутые к прохожим грязные руки. Внутри самой часовни – преклонив колени, постоянно несколько молящихся, несмотря на надпись на её стене «Религия – дурман для народа», а на доме напротив «Революция – вихрь, отбрасывающий назад всех, ему сопротивляющихся!». Тут же рядом – толпы крикливых торговцев. Торговали всем: от гвоздей, топоров и дров до биноклей с линзами Цейса. Торговали и по обыкновению заводили друг с другом резкие разговоры о религии:

– Вот в церквах попы учат, что Бог существует и что заботится он о нас бесконечно, как о малых детях своих единокровных. Вот надобно веровать и не забывать про это…

– Вот как погниёт всё добро на полях нонче в дождливое лето – тогда покумекаете, есть он, ваш ентот Бог, али нет его…

– Духи! Одеколон! Духи! «Оригон-Коти»! «Шипр-Коти»! «Кельк-Флер»! При помощи имеющейся специальной стеклянной пипетки почти задаром можно надушить свой шейный платок великолепными оригинальными французскими духами!

На улицах всегда полно городовых. Правда, теперь они назывались по-новому, по-революционному – милиционеры. Стояли милиционеры на всех перекрёстках в новенькой красивой форме. Все молодые, бритые, вежливые.

Нередко Шурка встречал на улицах и небольшие отряды красноармейцев. Шли они человек по двадцать-двадцать пять, ровным строем и, как правило, с одной и той же громкой песней:

В сравнении с ростовскими, московские красноармейцы выглядели очень хорошо. Улыбающиеся, подстриженные, опрятные, с до блеска начищенными винтовками. Однажды Шурка услышал, как одна немолодая дама вычурной, буржуазной внешности, поравнявшись с ними, неожиданно громко воскликнула:

– Спасибо уважаемому товарищу Троцкому! Это он этих сволочей подтянул! Теперь-то совсем не то, что было в семнадцатом году!..

И вот – улицы, с каждым проходящим шуркиным днём становящиеся роднее и роднее – Сретенка, Сухаревка. Куда ни взглянуть – множество людей! Шумели, волновались, покупали, продавали. Все было разграничено по особым правилам: здесь – биржа, там – торговые ряды, чуть дальше – мануфактура, табачный ряд, лавка готового платья, старый хлам и книги. Шурка всегда крепко держался за свои карманы, когда по необходимости приходилось протискиваться мимо «биржевиков», ушлых торгашей.

– Молодой человек! На ваш рост брюки есть! Подходите мерить! Подходите!

– Мужские шляпы, женские шляпы! Покупайте самые знаменитые на всей Сухаревке шляпы!

Взад и вперёд сновали шустрые мальчишки, разносящие напитки – в огромных стеклянных бутылях – красная, жёлтая или зелёная жидкость, в которой плавали кусочки льда и лимона. А вот – граммофонные пластинки, совсем такие, какие были у шуркиной мамы. Только Шаляпин, Собинов и Вертинский на них конкурировали теперь с речами Троцкого и Ленина.

Там, на Сухаревке, непременно у одного и того же торговца, Шурка покупал вкусное сливочное мороженое и шёл домой. Вечером, сидя в комнате у раскрытого настежь окна, уплетая принесённую мамой свежую клубнику, он вслушивался в доносящиеся с московских улиц звуки. Где-то рядом громко стучали каменщики, пел петух и кричали козы, которых в Москве почему-то называли советскими коровами. Какие-то бабы во дворе без умолка грубо спорили из-за дров, а дети к ночи затягивали жалостливую песню о борьбе героев-красноармейцев с белыми…