Ольга Нацаренус - Кровь молчащая

– Молчать нет сил, Алексан Петрович! Несправедливость вокруг, недостойность революционным идеям, а товарищ Ленин ничего не знает об этом. Письмо ему необходимо!

– «…суд революционной совести превратился в самосуд матросских и красноармейских банд по самым различным поводам и предлогам. Уничтожают боевых противников, даже когда те уже сложили оружие. Без причин истребляют богатых и просто обеспеченных людей. Казнят за неосторожное слово, за ношение царских погон, за службу в полиции в дореволюционное время и по другим порою вздорным поводам.

На моих глазах под Ростовом в дачной местности было убито пять мальчиков-партизан возраста четырнадцати-пятнадцати лет. Красноармейцы раздели их донага, выстроили в ряд на улице и тут же расстреляли, а их одежды, пререкаясь, поделили между собой. Вечером того же дня было расстреляно еще десять человек: старик-священник, отставной генерал, семидесятилетняя старуха и несколько казаков. Убийства сопровождались грабежами, погромами домов. Расхищали вещи, разбивали ульи на пасеках, грабили иконы, книги. Тогда же большевики разгромили местную церковь, откуда унесли святое Евангелие, золотые чаши и напрестольную плащаницу.

На железнодорожной станции Батайск в феврале этого года местный военно-революционный комитет арестовал, а затем расстрелял без следствия и суда около сотни человек, офицеров и интеллигенции, которых обыкновенно хватали прямо с поездов, по внешнему виду. Стоявшие на станции красноармейцы добровольно сбегались, чтобы принять участие в этих убийствах.

Комиссар Краснолобов давеча хвалился нашим пулемётчикам, как в хуторе под Таганрогом награбил с местного населения аж сто двадцать тысяч рублей. А тех, кто воспротивился его мандату, – усмирял стрельбой и истязаниями.

Днями и ночами по городу производятся повальные обыски, ищут «контру», не щадят раненых и больных. Красноармейцы врываются в лазареты, находят там раненых юнкеров и офицеров, выволакивают их на улицу и там же расстреливают. Над умирающими и трупами всячески глумятся: бьют прикладами винтовок по головам, топчут ногами, мочатся им на лицо…»

Меерхольц бросает жёсткий взгляд на раскрывшего рот Шуру, поджигает табак в трубке, несколько раз глубоко затягивается и продолжает чтение:

– …убитых подолгу оставляют на местах расстрелов, не позволяют родственникам забирать тела своих близких, оставляя их на съедение бродячим собакам, которые таскают растерзанные трупы по улицам.

Намерен так же сообщить, что, когда большевики вошли в Ростов, к ним поголовно примкнул весь преступный, уголовный элемент города, который впоследствии, якобы согласно «революционной совести», осуществляет открытые грабежи и бесчинства…»

На некоторое время в кабинете наступает тишина. Шура замирает, изучая глазами то напряжённое лицо отца, то растерянную позу крепко сжимающего винтовку Якова. Затем медленно натягивает валенки и на цыпочках направляется к двери, оставив лежать на полу мокрые рукавицы. Отец, заметив это, вскакивает со стула:

– Стоять!

Мальчик останавливается, но не решается повернуть голову в сторону отца. Голос в спину становится чуть тише:

– Матери передай, что ночевать сегодня непременно прибуду домой, пусть ждёт. И не забудь, что сейчас, здесь, ты ничего не слышал, гусь лапчатый!

Сын пробкой вылетает из здания штаба, спотыкается и падает лицом в холодный, рыхлый снег. Стоящий рядом красноармеец хохочет над ним и пытается взять под локоть, помогая встать на ноги. Шурка сопротивляется его рукам, обидно обзывает, наконец, вырывается и убегает в сторону дома…

– Думается мне, Яков, что жизнь тебе совсем не дорога и пожелал ты с ней расстаться!

– Но Алексан Петрович, как же так? Разве Вы не понимаете…

– Понимаю. Понимаю даже поболее, чем ты. И спешу сообщить тебе, Яша, что на самом деле положение происходящих ныне событий совсем иное. Мне довелось слушать доклад товарища Свердлова на пятом съезде Советов в восемнадцатом году. Так вот, в том докладе открыто говорилось, что в условиях углубляющегося кризиса большевистской власти необходимо прибегнуть к массовому террору, который необходимо проводить против контрреволюции и врагов советской власти. Съезд официально одобрил позицию товарища Свердлова. Так же, Яша, полезным для твоей политической грамотности я считаю чтение доктрин самого товарища Ленина, в которых он указывает своё отношение к террору и революционному насилию. Взять ту же – «Очередные задачи советской власти». Что там? Диктатура пролетариата есть железная власть, революционно смелая и быстрая, беспощадная в подавлении эксплуататоров. Но нынешняя наша власть – непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожа на кисель, чем на железо. Никакой пощады не может быть врагам народа, врагам социализма. С этими врагами надо расправляться. Надо действовать! Обысками, расстрелами, массовым террором. Карающий революционный кулак не может соответствовать никаким юридическим нормам, Яша. Ещё в семнадцатом году товарищ Троцкий заявил о начале массового террора по отношению к врагам революции, по примеру великих французских революционеров. Советом народных комиссаров был издан декрет с названием «Социалистическое отечество в опасности!», в котором очень чётко прописано, что неприятельские агенты, спекулянты, контрреволюционные агитаторы расстреливаются на месте, без предварительных обсуждений вопроса. Взять опять же заявление товарища Зиновьева: предоставить право самостоятельно расстреливать, брать в заложники, принимать меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки… Ты, Яша, молод совсем, в революционной борьбе человек новый, поди неделя, как из своей деревни прибыл на службу. В нашем деле, Яша, церемониться с классовым врагом не принято. Привыкай к тому, что видишь. И сердцем, и головой привыкай. Не поймёшь наш разговор, полезешь на рожон – сам во вражеский лагерь загремишь. А потом – сам подумай, что может с тобой произойти…