Константин Кураленя - Казна Империи

Следом за первым причалили ещё пять баркасов. На берегу стало многолюдно. В партии Коларова, кроме привезенного профессора, было ещё тридцать шесть человек. Баркасы были тяжело загружены провиантом и оборудованием.

–

Профессор Боженко, – представил Коларов старичка лет шестидесяти.

–

Осуждённый Боженко, – расставляя все точки над «и», поправил его Щусь.

–

Конечно, конечно, – скрывая под нависшими бровями понятливую улыбку, произнёс профессор и, сняв зэковскую тюбетейку, добавил: – заключённый Боженко Павел Николаевич, статья пятьдесят восьмая.

Коларов, видя официальную неприступность лейтенанта, расстегнул висящую на боку планшетку и достал какую-то бумажку.

–

Вы уж, пожалуйста, распишитесь в том, что приняли человека под свою ответственность.

Щусь, важно хмуря брови, прочитал текст и, согласно кивнув головой, поставил свою закорючку.

– Ну вот, все формальности соблюдены, теперь можно и перекусить чем Бог послал, – потёр руки Коларов.

– У нас как раз и уха поспела, – пытаясь изобразить из себя гостеприимного хозяина, произнёс Щусь.

Но начальник поисковой партии решительно отказался. По всей вероятности ему не понравилось поведение нашего гражданина начальника.

– У нас свой паёк имеется, – произнёс он, – а вот вашим костерком мы воспользуемся.

– Хозяин – барин, – насупился Щусь и, заметив охранника из партии Коларова, оживился: – Товарищ красноармеец, бегом ко мне! – скомандовал он.

Я с сожалением посмотрел на невзрачного солдатика, который, загребая по земле косолапыми ногами, направился к старлею.

– Бегом! – покраснев от ярости, закричал тот.

Солдатик испуганно вздрогнул, даже веснушки на его простоватом крестьянском лице куда-то исчезли. Я отвернулся, чтоб не глядеть на бессмысленное унижение слабого сильным.

– Ты что же это, мать твою перемать, к зэкам на приработки устроился? – зловещим голосом произнёс Щусь.

– Дак я это, размяться, – пролепетал солдат.

– А оружие, которое тебе родина и партия доверили, ты дал осуждённым покараулить? – голос Щуся от напряжения слегка подрагивал.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, карабин был при мне, – от испуга солдат едва не перекрестился, но, по всей вероятности вспомнив, что он уже комсомолец, вовремя опустил метнувшуюся было вверх руку.

– Ты кого охраняешь, боец? – продолжал нагнетать атмосферу Щусь.

– Дык заключённых.

– Не-ет! Тебе приказано стеречь врагов народа! – палец старлея многозначительно завибрировал перед носом и без того мокрого от пота солдата.

–

Оне расконвоированные, – предпринял последнюю попытку оправдаться конвоир.

–

Враг всегда остаётся врагом, какое бы обличье он ни принял. Доложишь о произошедшем своему начальству, а я проверю, – закончил воспитательный процесс начальник и самодовольно огляделся по сторонам.

Мне очень захотелось подойти к старшему лейтенанту и от души врезать ему между глаз. Я даже представил, как мой кулак расплющивает по щекам его крючковатый нос. Но чем чёрт не шутит, может быть, это ещё произойдёт.

Все остальные свидетели неприятной сцены, словно по команде, отвернулись в разные стороны. Триумф воспитателя не состоялся. Не дождавшись аплодисментов, Щусь раздражённо сплюнул себе под ноги и отдал команду собираться.

Подгоняемые окриками охраны, мы стали свёртывать лагерь. Пока мы собирались, подчинённые Коларова закончили обед, и от берега мы отошли одновременно.

–

Ачан, однако, – голос нашего проводника оторвал меня от размышлений о превратностях человеческой судьбы.

Проводника звали Федя Заксор. Он был из здешних нанайцев. На ниве обращения местных аборигенов в истинную веру приходское духовенство потрудилось на славу. За семьдесят с небольшим лет официального присутствия русских на амурских берегах почти всё коренное население стало Ваньками и Кешками, научилось лихо пить водку и выражаться по матушке. Вот уж воистину прогресс не остановишь.

Я вгляделся в знакомые с детства очертания берега. Сехардна тысяча восемьсот шестидесятого мало чем отличалась от Ачана девятьсот тридцать третьего. Разве что среди замызганных чумов появилось несколько рубленых домов. На крыше одного из них развивался красный флаг. Надо думать, что там располагался местный сельсовет.

– Сельсовет? – поинтересовался я у Фёдора.

– Красный чум, однако, – выпустил он из зубов обгрызенный мундштук деревянной трубки. – Сельсовет по другую руку будет.