Анатолий Ильяхов - Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Немного погодя подоспели салаты и соусы, соленая и жареная рыба, моллюски и паштет из соловьиных языков, жареная дичь. Вино, прохладные напитки, фрукты и печенье. Марк попытался протестовать, что ему неудобно занимать внимание хозяина. Лукулл с усмешкой ответил:

– Кое-что из того, что достойный Марк Цицерон видит, действительно делается ради тебя. Но большая их часть – только ради самого Лукулла!

Во время ужина хозяин признался, что любит птичек, в прямом и переносном смысле:

– В готовом и живом виде, – уточнил он, сопроводив беззаботным смехом.

Затем похвастался, что на одной вилле велел устроить обеденный зал в центре обширной птичьей вольеры, где пели и щебетали, сидели по деревьям и летали с ветки на ветку разные птицы, от фазанов до соловьёв:

– Я вкушаю изысканные блюда и любуюсь не только жареными и разложенными на блюде птичками, но и другими, сидящими и летающими по клетке.

Понятно, что не ради застолья Марк согласился стать гостем Лукулла, который был всего на десять лет старше. Его как философа заинтересовал не полководец, а прежде всего человек. Он постарался расшевелить хозяина стола вопросами. Спросил, почему отказался от сражений в политике. Лукулл, не раздумывая, ответил:

– После множества злоключений и опасностей я нашел свой душевный отдых, когда убедил себя уже окончательно, что остаток жизни проведу вдали от должностей. Но не думай, однако, что я потрачу честный досуг в беспечной праздности. Хочу описать деяния народа римского в войнах, в которых сам участвовал. Мне показалось достойным занять место в памяти потомства. Но для этого мне необходимо чувствовать себя внутренне свободным от всяких увлечений, опасений, от всякой партийности.

Вопрос Марка задел Лукулла за живое. Он продолжил, будто оправдываясь:

– А что такое противоборство партий, Марк? Ты посещал цирк, когда в перерывах между утренними зрелищами показывают сражение привязанных друг к другу быка и медведя? Они с остервенением рвут и терзают друг друга. А в этот момент рядом поджидает случая человек, готовый прикончить обоих. То же самое делают политики, нанося удары людям, с которыми связаны. А рядом с победителем и побежденным уже проглядывает их конец, совсем близкий. Мне ведь осталось-то сколечко жить? Вот и хочу прожить эту капельку времени в мире и покое!

Марк намеренно тронул самолюбие полководца:

– Но Луция Лициния Лукулла римский народ любит. Помнит его победы над Митридатом, помнит триумфальное шествие по Риму. Разве это не признание героя?

– Вон ты куда хватил! Признание – это хвала, воздаваемая людьми. Хвала есть речь, а речь есть звук, обозначающий нечто, или голос. А голос, пусть даже и самых лучших людей, не есть благо. Значит, признание не есть благо. Я хочу каждый день чувствовать себя счастливым.

Марк горестно покачал головой.

– Никого нельзя назвать счастливым. Правильнее было бы сказать, к кому судьба благосклонна и добра, того не назовёшь несчастливым. У человека остается страх перед изменчивостью судьбы, а коли страх сидит в сознании, не бывать надежному счастью.

– Я сделал в жизни что мог и отныне хочу жить весело. Открою тайну, Марк, которую узнал от восточного провидца. Весь род человеческий обречен на смерть. Все города уничтожит какая-нибудь напасть: одних разрушит война, других истощит мир и праздность, обратившаяся в лень или роскошь – губительный плод великих богатств. Все плодородные поля скроет внезапно разлившееся море или поглотит сброс нежданно осевшей и разверзшейся почвы. Если людей ждёт такая участь, что же мне ещё делать, Марк? Пока живу, буду жить весело.

Лукулл был слишком образован, чтобы полностью погрузиться в болото развратной роскоши. Между частыми приёмами гостей и домашними празднествами он встречался с учеными, писателями и философами, писал научные трактаты. Помимо драгоценностей и благородного металла он собрал богатейшую библиотеку, причём разрешал всем желающим пользоваться книгами – «ради пользы образования». В искусстве и культуре о нём ходило мнение как о мудром покровителе, нуждающиеся в материальной поддержке художники и поэты заполучали в Лукулле ещё и бескорыстного друга. Его покой не нарушался раздорами, обиды не держал долго, в отношениях с друзьями проявлял снисхождение и миролюбие.

Увы, казалось бы, безмятежная жизнь старика омрачилась отношениями с женой Клодией, молодой красавицей, бывшей бесприданницей. Ему донесли, что она изменяла ему… со своим родным братом Публием, которому он, по её просьбе, помог сделать головокружительную карьеру военного!