Олег Яковлев - Мстислав, сын Мономаха

Народ веселился, но Мстиславу было не до веселья. Опять невесть откуда объявились в городе людишки с лихими речами. Видать, то Святополк из Киева всё норовит дотянуться до новгородского серебра и пушнины хищными своими лапами. Снова зреет – тихо, неприметно – смута. Обычно всегда так: ещё вчера веселились, пели, плясали, а сегодня схватили топоры, дреколья, ножи – и на мост, конец [65] Конец – район в древнерусских городах. на конец, сторона [66] Сторона – древний Новгород делился на две стороны: Софийскую (на левом берегу Волхова) и Торговую (на правом берегу Волхова). на сторону. Новгородский люд вольный, чуть что не по нраву – тотчас выходит на брань. Стоит лишь искру зажечь – немедля огонь вспыхнет.

«Воистину, гнев людской огню всепожирающему подобен», – подумалось Мстиславу.

Понурый, сосредоточенный, молча чуть наклонял он голову в ответ на приветствия горожан.

Ехавшие впереди гридни с громкими окриками «Расступись!» оттесняли сани и телеги к обочинам дороги. Под копытами скрипел грязный черноватый снег.

Вереница всадников остановилась возле усадьбы старого дружинника Жиряты на Софийской стороне. Жирята, взяв в руку смоляной факел, провёл князя в тёмный сырой поруб, где прямо на земле сидели два мужика в простых домотканых свитах. Один из них, со всклокоченными густыми волосами и чёрной, как смоль, бородой, взглянул на князя смело и открыто. В очах его Мстислав уловил дерзость, а в скривившихся устах – презрение и насмешку.

– Кто таковы будете? – грозно сдвинув брови, спросил князь.

– А тебе что за дело? – отрезал чернобородый.

– Почто кривду рекли?

– А язык, князюшко, без костей.

– Как смеешь князю дерзить! – вспылил Жирята. – Плетьми бы тебя отходить!

– Мы, боярин, биты уже. Хошь полюбоваться? – Чернобородый встал, скинул свиту, стащил с плеч льняную рубаху и повернулся спиной.

– Во, гляди.

На спине полоняника виднелись багровые рубцы.

– Кто ж тебя отходил? – спросил неприятно поражённый Мстислав.

– А боярин Гюрята.

– Так ты что ж, холоп его?

– Как же! Взял весною прошлую купу [67] Купа – денежная сумма, взятая в долг. у боярина, а он ныне резы [68] Рез – процент от взятой в долг суммы (купы). уплатить велел. А с чего я уплачу? Уговора такого не было, чтоб нынче.

– Так ты, стало быть, холоп обельный [69] Холоп обельный – то есть полный, не имеющий средств расплатиться. , раз купу выплатить не можешь? – прищурив око, спросил Мстислав. – Али врёшь всё?

– А чё мне врать-то? – недоумённо пожал плечами чернобородый.

– Кто повелел речи лихие вести? Гюрята? Али иной кто? – продолжал допытываться Мстислав.

Чернобородый молчал, кривя уста в презрительной усмешке.

– Ты что скажешь? – обратился Мстислав ко второму мужику, приземистому, с боязливо бегающими маленькими светлыми глазками.

– Я… Я… того… Не ведаю я ничего… То он всё, – дрожащей дланью указал тот на чернобородого.

Мстислав почувствовал внезапно охватившее душу отвращение. Противно было ему выспрашивать этих упрямых холопов, явно рекущих с чужого голоса. Не вести сыск – княжить поставлен он в Новгород.

– Жирята! – окликнул он хозяина. – Вели пытать их. Пущай сознаются, кто подослал их.

Старый дружинник согласно кивнул.

Мстислав резко повернулся и, не глядя более на мужиков, поднялся вверх по каменной лестнице.

В невесёлом настроении возвращался он в Городище. Чуждым и нелепым казался ему теперь праздник на новгородских улицах. Зачем, к чему придумали его вообще люди?

Светило яркое вешнее солнце, снег искрился и слепил глаза, весело гудела толпа на площади, глядя, как какой-то молодец взбирается по гладко отёсанному бревну за сафьяновыми сапожками, которые, наверное, подарит своей жене или невесте, всюду наперебой кричали бабы, торгующие пирожками и блинами, а Мстиславу представлялось, как на город из-за купола Софии наползает уже иссиня-чёрная грозовая туча. Вот-вот загремит гром, засверкают огненные стрелы молний, подымется вихрь и воды Волхова, прорвав ледяной панцирь, станут бесноваться во мраке. Тревожно и тяжело было на душе.

Огрев коня плетью, Мстислав понёсся галопом, словно стараясь как можно скорее оставить за спиной этот вечно обманчивый, переменчивый, непостижимый город.

В апреле, в самый разгар вешнего половодья, добрался до Городища весь облепленный грязью гонец из Смоленска. Он протянул Мстиславу грамоту с коротким отцовым наказом: «Езжай в Смоленск. Буду совет с тобою держать».