Александр Торопцев - Бросок на Альбион

С ними поехал Ланфранк. Он взял с собой много золота, одарил кардиналов, нейтрализовал их. Григорий VII заявил Ланфранку: «Ты отец той страны, решай дело по-своему усмотрению. Я полностью доверяю тебе и вручаю в твое распоряжение пастырские жезлы». Ланфранк принял жезлы с чувством благоговения и тут же передал их (уже с чувством гордости и превосходства) Фоме и Реми.

Для Вильгельма и Ланфранка на Альбионе не осталось преград, они могли делать в поверженной стране все, что хотели, но как ни сильны были позиции того и другого, действовать безоглядно они не рисковали. Король Англии пытался найти в Нормандии какого-либо известного строгостью в духовной жизни монаха, привлечь его к делам на Альбионе. Таким монахом являлся Херлуин, но Ланфранк не обратился к нему, вспоминая грустные глаза основателя монастыря Ле Бек, его невысказанные вопросы. Выбор Ланфранка пал на монаха Гюимонда из Сен-Лефруанского монастыря. Когда тот прибыл на остров, архиепископ Кентерберийский, прогуливаясь с ним, остановился неподалеку от старых развалин и вздохнул:

– Вот – жизнь.

Монах понял, о чем идет речь, и тихо согласился:

– Это – жизнь.

Ланфранку не понравился скупой ответ, они отправились в Лондон. Король встретил их с доброй улыбкой, честно сказал, зачем он вызвал монаха из Нормандии, просил его остаться.

Гюимонд ответил сразу:

– Не могу понять, каким образом возможно мне быть духовным пастырем людей, которых язык и нравы мне неведомы и отцы, братья, друзья которых погибли от вашего оружия или изгнаны, лишены собственности, заключены в темницы, обращены в жестокое рабство. Прочтите Священное Писание, посмотрите, есть ли в нем закон, допускающий, чтобы пастырь Божьего стада насильственно, по выбору неприятеля, был вводим в это стадо? Можете ли вы без греха разделить со мной то, что похищено вами войной, с пролитием крови стольких людей? Можете ли вы делиться добычей с теми, которые, подобно мне, дали обет отчуждения от благ земных и, по любви ко Христу, отреклись от собственного достояния? Всем духовным лицам, по закону церкви, надлежит воздерживаться от стяжаний и не принимать ничего из награбленного даже для приношения церкви, потому что, говорит Писание, приносящий в жертву достояние бедных, тем самым как бы умерщвляет чад пред глазами Отца. Когда я принимаю эти Божественные правила, меня объемлет страх, и Англия представляется мне громадной жертвой: ужасаюсь прикоснуться к ней и ее богатствам, как к пылающему костру.

Вильгельм покинул зал. Ланфранк, лучший аналитик эпохи, сказал безо всякой надежды получить ответ:

– Это жизнь. Она – сложна.

Но монах ответил ему:

– И это жизнь.

Он уехал в Нормандию. Вильгельм поставил перед ним сложную задачу. Решать ее можно было по-разному. Гюимонд выбрал самый честный путь. Он открыто называл нормандцев обыкновенными грабителями, а действия духовных лиц противными Богу. На него, в свою очередь, посыпались лживые обвинения. Жить в Нормандии стало невозможно. Он уехал в Рим, но и там покоя не было. Гюимонд отправился в Апулию, где и прожил в аскезе жизнь, не предав Бога, Священное Писание, саксов и нормандцев. Не предав человека. Часто вспоминал он слова Ланфранка: «Это – жизнь» и свой ответ ему, пытался разобраться, кто же из них прав, гнал от себя эти мысли, не соглашался с архиепископом Кентерберийским и умер в радости, вспомнив в последний раз свой ответ Вильгельму.

Слова Гюимонда король Англии забыл напрочь. Некогда было думать о том, что так тревожило монаха. Дела на Альбионе не давали ему времени на размышления. Монах из Сент-Лефруана еще не прибыл на родину, а на острове был раскрыт новый заговор духовенства во главе с Фридрихом, Вульфстаном и Вальтером. Король вызвал их к себе, задобрил лестью… Но через полгода в Англию прибыл проживавший во Фландрии сакс Херевард, узнавший о гибели отца и издевательствах над матерью. Он выбил нормандцев из своих владений, создал отряд, одержал несколько побед над противником. Со всех областей Англии потянулись к нему люди. Восстание Хереварда было жестоко подавлено, но у Вильгельма появились другие враги.