Валерий Поволяев - Атаман

Но глазастые наблюдатели из сотни Семенова обоз засекли — не помогли немцам ни вязкая ночная темнота, в которой все растворялось — даже кончика собственною носа не было видно, — ни то, что немцы попытались обогнуть село Зеленое, пройти лощинами, увалами, под прикрытием леса. Даже тот факт, что в этот раз немцы решили обойтись только санями, тоже сработал против них — снег скрипел под полозьями наждачно, громко, этот звук был слышен на добрые два-три километра, под колесами он тоже скрипел бы, но меньше — в общем, и тут промахнулись германцы.

Казаки свалились на них огромным снопом, накрыли разом, и ни ездовые, ни их охранники ничего сообразить даже не успели, как вдруг оказались повязанными, с кляпами во рту. Кляпы им пришлось сунуть из-за одного дедка в сапогах, на которые были натянуты валенки с разрезанными голенищами — похоже, он был старшим в обозе, — дедок начал блажить так, что в лесу с деревьев посыпался снег, и замолк он только тогда, когда в рот ему всадили свернутую в рулон рукавицу.

Наутро у казаков вновь — понос: горький немецкий шоколад и марокканские сардины плохо действовали на их желудки. Казаки даже двери сортиров не запирали, чтобы проскакивать к нужнику без остановок и осложнений.

А ландштурмисты от голода уже выть начали — они не привыкли, чтобы с ними так обращались.

В следующий раз немцы снарядили длинный обоз и выделили ему мощную охрану — целый эскадрон. Эскадрон — это главная сила, охранявшая деревню Руду. Раз он оттуда ушел, значит, остались в Руде одни инвалиды да больные. Семенов подкрутил усы и произнес довольным голосом:

— Хар-рашо!

Семенов пропустил обоз мимо, восхитился четкостью кавалерийского каре, охранявшего возы с едой: немцы двигались торжественно, не ломая линий, будто в Журамине их должен был встретить сам кайзер Вильгельм, принять парад и раздать медальки за усердие — желанную награду для всякого немецкого солдата.

Когда обоз скрылся, Семенов неторопливо забрался на коня. Сказал своим казакам:

— А мы, ребята, сейчас пойдем в обратном направлении.

— Куда, ваше благородие?

— В деревню Руду.

— Так в ней столько войск... Неужели они отдадут Руду?

— А куда они денутся? Конечно, отдадут. Вперед! — скомандовал Семенов, направляя коня прямо на плетень. Конь легко взял преграду. Семенов на скаку оглянулся, призывно махнул рукой и скомандовал вновь: — Вперед!

Ох, как он любил такие моменты! Ветер, твердый железный ветер военной зимы свистит не только в ушах, но даже в зубах, под копыта лошадей уносится серый неопрятный снег, испятнанный следами подков, человеческой топаниной, какими-то тряпками, примерзшими к наледям, крупной конской картечью, разворошенной воробьями и воронами, а сердце при этом мечется в груди от холодного победного восторга, оно то отзывается болью, то щекоткой, то обозначится под ключицей, то гулко заколотится в разъеме грудной клетки, то возникнет еще где-то, рождая внутри хмельное состояние.

Во время скачки ветер выдувает из головы все лишнее, и вообще все желания, кроме одного — желания во что бы то ни стало перекусить горло врагу, и все естество, все мысли подчинены только этому, и тело в атаке группируется само по себе, оно само чувствует опасность, само готово сохранять и защищать себя!

Одолев горбатое неряшливое поле, сотник нырнул в лесок, придержал коня, ожидая, когда его нагонят казаки — те ссыпались в лесок гулкой густой лавой, и хотя их было немного, всего двадцать человек, впечатление создавалось такое, что скачет целая сотня. Семенов довольно улыбнулся — это было то что надо.

Казаки окружили его. Звероватые забайкальские лошаденки защелкали зубами, будто собаки.

Сотник не выдержал, засмеялся — настроение у него было приподнятое, он вытянул из ножен шашку и с громким лязганьем вогнал ее обратно. Казаки повторили это движение — со временем оно вообще войдет у них в привычку, в обычай, — слитное металлическое лязганье прозвучало настоящим громом, сотник снова засмеялся и широко загреб рукою воздух:

— За мной!

Из одного леска казаки переместились в другой, потом в третий, просочились сквозь прозрачную рощицу и лавой вынеслись на поле перед самой деревней.

Сотник скакал первым, пригнувшись к шее лошади и азартно покхекивая на ходу. Ему показалось, что от крайнего дома, где был вырыт окоп, сейчас по казакам хлестнет горячая пулеметная струя, рассечет пространство, и он, спасаясь от нее, пригнулся еще ниже, но в следующий миг поймал себя на этом и недовольно отплюнулся на скаку: еще не хватало скрываться за конской шеей. Ни за конскими шеями, ни за человеческими спинами он скрываться не привык.