Сергей Данилов - Барнаул-517

– Не пойду в детский сад, с вами пойду на базар! Кричать буду, чтобы воду покупали!

– Правильно, Клавдя, нам всем вместе надо держаться. Ишь, что удумали, сестру сдать в чужие руки!

– Так детский сад же! Там гимназистки няньками работают бесплатно, помогают солдаткам с детьми. Туда многие тетеньки сдают своих маленьких детей, когда на работу уходят. За ними пригляд хороший, в саду в игры играют. Через скакалки прыгают и мячиком играют, я видел.

– Перестань, Андрюшка, глупости собирать: то для одиноких солдаток организовали помощь, кому совсем не с кем деток оставить, а няньку нанять не на что. Идемте скорей, у нас сегодня дел полон рот.

Внутрь базарных ворот Анна Степановна заходить не стала, за место на столах хоть небольшую, но оплату требуют. Половину того, что за зелень выручишь, за место отдашь: овчинка выделки не стоит. Встала бабушка в ряду с уличной стороны, среди таких же, как сама бабок, вынесших на продажу мелочевку по нужде, а не по промыслу: кто свеклы полмешка на своем горбу притащил да чеснока пять головок вдобавок, кто картошки пару ведер, в общем, торгуют всем подряд и кто на что горазд.

А дети в ворота прошли, влились в гущу утренней толпы базарной, договорившись с бабушкой по окончании торговли друг друга не ждать, потому что время дорого, возвращаться раздельно. «Вы сами с собой только не потеряйтесь. Держи Клава кружку, не выпускай, и воду сама черпай, прохожим не доверяй!»

Покупателей к девяти часам утра много меньше, чем было в семь: разговорчивые мещанки – сами себе хозяйки, проспавшая горничная прислуга, а скоро и поварская вторая смена из лагеря военнопленных объявились. Последние – завидные покупатели: помногу всего берут, расплачиваясь иной раз и новенькими хрустящими ассигнациями, таская их из карманов австрийских узких мышиного цвета брючек. По большей части Новый базар посещали галицийские денщики-хохлы, обслуга офицерская, да повара-румыны и венгры. Новый базар ближе к лагерю военнопленных, чем базар Старый, на нем и цены на зелень, солонину, вяленую рыбу и сало, да овощи обычно ниже. Нагловатые офицерские денщики шатаются по площади часто совсем без дела, за ними глаз да глаз: на пробу берут много, а еще больше таскают походя. Завидя галицийскую шантрапу, женщины с товаром настораживаются, загодя повышая голоса: «Чего уставился, проходи мимо, нечего не дам пробовать, знаем мы вас – пробовальщиков».

Вот и к луковичной сумке старушки Киселевой причалил усатый хохол гражданского вида: в грязновато-светлой вышиванке, потертой меховой безрукавке, местами облезлой смушковой папахе.

– Здоровеньки булы, почим, цикаво знати, бабка, твий лук?

– Будь здоров, мил человек. Пять копеек пучок с утра был.

– Може зменшив трохи?

– За так хочешь получить? Иди, иди себе дальше с богом… и руками грязными не трогай…

– О-це, кацапки до чего жадибни, а визьму пучок на пробу…

– Лук не пробуют – все знают, что горький, ты один не знаешь – дурнем прикидываешься.

– Скильки в сумци пучкив буде?

– Сколько будет – все наше…

– Це багата будеш…

И все-таки уволок пучок, зажевал, а через два шага выплюнул: «О, це горька пилюля, ей бо… даром не треба…».

Но за каких-нибудь полчаса весь лук разошелся. Наторговав мелочи, бабушка Киселева зашла на мясные базарные ряды, которые в начале марта, после объявления революции, вовсе сократили, выделив место для проведения митингов, но потом вернули обратно, приценилась к баранине, сторговала два фунта для супа к обеду, в рыбном ряду еще пять карасиков купила, заторопилась домой – обед готовить.

Галициец подошел к детям:

– А ну дайте хлопци людини води випитиь, дюже упарився з ранку, одну кружечку…

– Кружка – копейка…

– Ось же бисови дити, за воду гроши тягнуть, звидки мени стильки заробити, щоб и за воду платити, якщо я без того голодний-холодний полонений?

– Налей ему кружку, – сказал Костя Клаве. – Небось свой православный человек, немцы его воевать заставили против русских, а он не захотел и сдался… Правда, дядя?

– Це так верно, що прям за душу бере! Який гарний хлопец, яка гарна дивчина, ой, спаси вас бог, не дали померти бидному украинцеви далеко вид ридной сторони…

Галициец сдвинул на затылок облезлую папаху и пошел далее.

– Врет, что денег нет…

– Почему врет?

– А что ему на базаре делать без денег и без товара? Да еще так долго?

– Да мало ли… воровать к примеру…

– Ну и зачем мы вора напоили?