Георг Эберс - Тернистым путем [Каракалла]

– Перед домом вашего соседа Милона… здесь, в затылок… я побежал… копье…

Затем голос его оборвался, а Вереника крикнула, обращаясь к Аврелиям:

– Поддержи его, Немезиан! Позаботьтесь о нем и ухаживайте за ним. Он брат девушки, вы ведь знаете… Если я не ошибаюсь в вас, то вы сделаете для него все, что находится в вашей власти, и будете скрывать его у себя до тех пор пока не исчезнет всякая опасность.

– Мы будем защищать его, даже жертвуя жизнью, – сказал Аполлинарий и со своего ложа протянул руку матроне.

Но он быстро отдернул руку назад, потому что из имплювиума послышались бряцание оружия и громкий шум.

Вереника откинула голову назад и подняла руки для молитвы.

Глубокие вздохи вздымали ее полную грудь, ее ноздри вздрагивали, большие глаза гневно сверкали.

Так она стояла молча некоторое время, но наконец опустила руки и крикнула трибунам:

– Мое проклятие вам, если вы забудете то, что вы обязаны сделать для себя, для Римской империи и для умирающей, и мое благословение, если вы исполните свое обещание!

С этими словами она пожала руки им обоим и хотела также протянуть свою правую руку художнику, но он лишился чувств, и служанка Иоанна и Немезиан сняли с него шляпу и каракаллу, чтобы осмотреть его рану.

По чертам матроны пробежала какая-то странная улыбка. Она поспешно взяла из руки христианки галльский плащ, накинула его себе на плечи и сказала:

– Как удивится малый, когда вместо живой гречанки они принесут ему труп в его варварском одеянии!

Наконец она надвинула себе на голову шляпу и взяла в углу комнаты, где стояло оружие братьев, охотничье копье.

Получив отрицательный ответ на свой вопрос, нет ли вероятности, что в этом метательном оружии будет признана собственность братьев, она сказала:

– Благодарю также и за этот подарок.

Наконец она быстро повернулась к служанке и вскричала:

– Сожги с помощью твоего брата портрет Коринны, глаза преступника не должны позорить его в другой раз!

С этими словами она вырвала свою руку из рук христианки, которая с горючими слезами старалась удержать ее, и с гордо поднятою головой вышла из комнаты.

Аврелии посмотрели на нее с трепетом.

– И быть принужденными сказать самим себе, что наши товарищи будут ее убийцами! – вскричал Немезиан, прижимая кулак к своему лбу. – Римское оружие никогда еще не бывало обесчещено таким образом!

– Он должен поплатиться за это! – прохрипел раненый. – Мы отмстим за нее, брат!

– За нее и – да услышат это боги! – за тебя также, Аполлинарий! – отвечал Немезиан и поднял руку как бы для клятвы.

Громкий страшный крик, бряцание оружия и короткие звуки команды, врывавшиеся снизу в комнату, прервали обеты трибуна, и он в несколько больших шагов очутился у окна, отодвинул занавеску и увидел ужасное зрелище. Аполлинарий стал звать его назад, прося вспомнить об обязанности относительно брата Мелиссы, который погибнет, если другие найдут его здесь.

Тогда Немезиан взял лишившегося сознания юношу в свои сильные объятия, отнес в ближайшую комнату, положил там на циновку, служившую постелью для их старого верного раба, которого они отослали, и, быстро перевязав раны Александра, одну на затылке, а другую на плече, прикрыл его своим собственным плащом.

Когда трибун вернулся наконец к своему раненому брату, шум на дворе уже несколько стих, однако же к крикам воинов примешивались жалобные вопли. Немезиан поспешно отдернул занавеску, и поток солнечного света хлынул в комнату, до того яркий и полный, что Аполлинарий со стоном закрыл свое израненное лицо руками.

– Ужасно, отвратительно, неслыханно, – вскричал его брат. – Поле битвы… Что я говорю, мирный дом римского гражданина превратился в бойню. Пятнадцать, двадцать, тридцать убитых лежат на траве. А солнце так весело отражается в лужах крови и на оружии товарищей, точно оно радуется… Но там!.. О мой брат, наш Марципор, наш старый славный Марци лежит там! И возле него – корзина с розами, которые он принес в подарок Веренике с цветочного рынка! Они валяются в крови, белые и красные; все это освещено самым лучезарным солнцем неба!

Здесь он громко зарыдал и затем, хрипя от гнева, продолжал:

– Аполлон еще улыбается, но он видит это. И погоди только, погоди немного, Таравтас! Бог уже хватается за мстящий лук! Неужели Вереника уже среди них? У фонтана… Как он блестит, и как весело играют вокруг него цвета радуги… Как там много народа столпилось вокруг какого-то тела… может быть, это тело Селевка? Но нет! Вот они расступились. Вечные боги! Это она! Это Вереника, женщина, ухаживавшая за тобой!