Владимир Савченко - Тайна клеенчатой тетради

— Зачем вы пришли? Вы же знаете, что эта квартира опасна! Кто вас сюда прислал?

За окнами темнело, и в комнате был полумрак, света она не зажигала и держалась подальше от окон, и он не мог хорошо рассмотреть ее лицо, но все же заметил, что оно осунулось, щеки провалились, черные круги обозначились вокруг глаз, и глаза оттого казались неестественно огромными, полыхали черным недобрым огнем.

— Никто, я сам. Я думал…

— Вы думали! Вы же взрослый человек! Нельзя же быть таким… — она запнулась, — легкомысленным! Извините… Вас, наверное, Семен прислал?

— Нет, напротив, он именно просил не делать этого, ни в коем случае не ездить к вам.

— Он у вас вчера был?

— Да, вчера. Он сказал, что вам было плохо, и…

— Да, было плохо! — снова перебила она его, вскипая. — Я женщина, раскисла! Но он-то о чем думал? Дала себя уговорить увезти сюда. Глупое положение! И уйти не могу, и оставаться здесь нельзя, теперь вы еще пожаловали. Я так и знала: кто-нибудь придет, этого-то и боялась. Вас никто не видел, когда вы сюда шли, вы уверены? (Он кивнул.) Я видела вас, как вы шли по двору, и сказала… там, внизу, чтобы вас пустили ко мне. Когда вы увидитесь с Семеном?

— Сегодня, в девятом часу.

Она приняла эту весть с заметным облегчением.

— Скажите ему, что я сама уехала… он знает куда. Я уйду отсюда часа через два. А вы сейчас уйдете… вот только немного стемнеет… пусть хоть стемнеет! Как же вы так неосторожно…

— Мы можем вместе выйти. Я провожу вас.

— Нет, вам нельзя.

— Со мной вам будет удобнее… в городе, в случае чего…

— Нет, Николай Васильевич, ни в коем случае. Мне еще не хватало вас провалить.

Она задумчиво и беспокойно принялась снова ходить по комнате. Он наблюдал за ней со смешанным чувством: он и доволен был, что нашел ее в боевой форме, что вновь она была поглощена заботами о деле, такой привык ее видеть в последние месяцы (в последний год она сделалась видным членом Исполнительного Комитета — оказалась хорошим конспиратором, агитатором), и вместе с тем, вместе с тем… впрочем, он не имел права об этом судить… ее судить… Она остановилась перед ним.

— Николай Васильевич, что вам удалось узнать… — голос ее дрогнул, — о Дворнике? Как он был арестован?

— Он заходил в фотографию Таубе за карточками. Таубе его и выдал…

— А… — слабо сказала Анна.

Клеточников помолчал. Но она больше ничего не сказала. Он продолжал:.

— Сначала он получил карточки… Кроме него и Таубе, в фотографии никого не было, и Таубе отдал карточки, а когда вышли на улицу… Таубе вышел вместе с ним, проводить… Наткнулись на околоточного, тот подходил к фотографии. Таубе и указал околоточному на него. Он пытался бежать, но не вышло…

Клеточников умолк. Она кивнула. Помолчав, она сказала печально:

— Я так и думала, что он пойдет туда. — Заметив изумление Клеточникова, пояснила: — Он еще накануне пытался получить карточки, заходил в фотографию Александровского на Невском, но не решился спросить заказ, потому что ему показался подозрительным швейцар… Видите ли, — заметив, что изумление Клеточникова стало еще больше, сказала она усталым тоном, — несколько дней назад он написал Таубе и Александровскому, что выезжает из Петербурга и заказ прекращает. Он думал, что полиция поверит письмам и снимет или по крайней мере ослабит наблюдение за фотографиями. К этому времени карточки уже должны были быть отпечатаны, и можно было бы, представив квитанции… Притом не он должен был это сделать, а какие-то студенты…

— Ах, вот в чем дело! — сказал Клеточников.

— …но студенты отказались. И тогда он решил сам пойти. Он думал, что студенты струсили, на самом же деле большой опасности нет…

— Нет, не поэтому, — покачал головой Клеточников.

— Это было позавчера. Когда он нам рассказал о швейцаре, мы потребовали, чтобы он больше не ходил в фотографии, взяли с него слово, что не пойдет… А вчера… Наверное, он решил, что все-таки большой опасности нет… и вот…

— Нет, не поэтому, — снова возразил Клеточников, качая головой. Анна молчала, и он сказал медленно: — Он не мог требовать от других то, что не был бы в состоянии сделать сам. Это надобно было ему проверить… И поэтому он пошел…

Он подумал, хотел еще что-то сказать, но вдруг почувствовал, что она плачет. Было уже совсем темно, ее фигура смутно выделялась на фоне окна: она стояла посреди комнаты у стола, и он стоял у стола, но по другую его сторону и видел, как она раскачивалась из стороны в сторону все сильнее, сильнее. Он испугался: показалось, что, если он сейчас не подойдет к ней, она упадет, и он поспешно подошел к ней, и вовремя — она вдруг поникла, затряслась, заколотилась, он усадил ее на стул и должен был поддерживать все время, пока ее сотрясали беззвучные рыдания. Он чувствовал, что и с ним начинается лихорадка, гладил ее худенькие плечи и говорил, говорил: