Ярон Юхансон - Нулевой пациент

Справа и слева от комендатуры виднелись другие здания, всего не разглядишь. Вообще, территория лагеря была довольно обширной и тут давно функционировали библиотека, кухня, столовая, спортивная площадка, баня, лазарет и кинозал. Но это уже совсем непозволительная роскошь для побежденных немцев. Хотя кто их поймет, этих русских! Так, должно быть, думали вновь прибывшие военнопленные.

Они тревожно переминались с ноги на ногу на плацу перед комендатурой. У многих из них за спиной висел походный ранец с личными вещами. У Питера Стоуна, как у некоторых, его не было. Выстроенные на плацу военнопленные ждали уже довольно долго. С любопытством оглядывали место своего вынужденного временного обитания. Мало интересного, лагерь как лагерь. Хотя с чем сравнивать? В прошлом ни у кого из них ничего подобного не было. Однако в неволе твое внимание привлекает любая мелочь, и всё ранее привычное ты видишь и осознаешь по-новому. И внезапно понимаешь, что тебя касается не только то, что нас окружает и происходит в этом мире, но также и то, чего нет и не видно, но может произойти.

А невдалеке от смотрового участка скопилась другая группа военнопленных – старожилов лагеря, и с не меньшим любопытством наблюдала за новичками. Перешептывалась. Большинство было одето в свою военную форму Вермахта, но без погон, шевронов с нашивками и знаков отличия. И, разумеется, без наградных орденов, медалей и железных крестов, хотя наверняка они имелись у всех. А довольно поношенные и застиранные мундиры были самых разных оттенков и цветов, что говорило о принадлежности к тому или иному роду войск. Пехотинцы, лётчики, танкисты, саперы, егеря. Был даже один «фиолетовый» военный священник-капеллан. Да еще парочка «лимонно-желтых» связистов и «голубой» юрист. Словом, полная радуга и еще что-то. Не было только черного цвета – «СС» содержался в других специальных учреждениях.

Среди военнопленных, впрочем, были и такие, которые сменили свою униформу на рабочую одежду, выданную администрацией лагеря. Простые серые холщовые рубахи, штаны, сапоги, тяжелые ботинки. Одежда эта выглядела более опрятной и свежей, да и пуговицы занимали свое положенное место, не то, что «убежавшие» с некоторых кителей и мундиров тех, кто предпочел не расставаться с прошлым. Уж лучше потерять пуговицу, чем последнюю связь-ниточку с Вермахтом. Но все они, и те, и другие, были гладко выбриты, накормлены и чисты, в отличие от вновь прибывших, заросших щетиной, грязных и измученных долгой дорогой на Восток.

Рядом с комендатурой был вбит столб с перекладиной, напоминающий виселицу. Но вместо веревки с петлей на ней висел средних размеров чугунный колокол, который при сильных порывах ветра начинал раскачиваться и звенеть. Тогда в ответ ему раздавался вороний гвалт с облюбовавших самую высокую и ветвистую березу птиц. Час назад колокольным звоном и были встречены въехавшие на территорию лагеря грузовики. Только раскачивал чугунный язык вышедший из комендатуры солдат; так здесь было принято при каком-либо оповещении или процедуре. Общий сбор, отбой, прием пищи или что иное.

На дверях комендатуры и в каждом бараке висело расписание дня, обязательное для всех заключенных:

«7.00 – подъем, уборка помещений

8.30–9.30 – завтрак

9.30–16.30 – работа на территории пункта

16.30–18.00 – обед

18.30–21.00 – культмассовая работа

21.00–22.00 – ужин, вечерняя поверка

23.00 – отбой».

– Добро пожаловать в ад! – выкрикнул кто-то из военнопленных, кажется, Рёске, выражая общее настроение.

Заключенные тихо переговаривались, переминаясь с ноги на ногу. Стоун, неплохо знавший немецкий язык, не вмешивался в разговор, хотя за две с половиной недели тряски в товарняке ему изрядно надоело молчать. Было тяжко и муторно. Но о чем с ними говорить? Они – чужие. Надо искать встречи с советскими офицерами. Они обязаны их всех как-то зарегистрировать. Вот тогда-то всё и разъяснится… Ждать осталось недолго. Может быть, даже сегодня его уже и отпустят. Да еще и извинятся…

Тяжелые ритмичные звуки, исходящие от чугунного колокола, сорвали с деревьев стаю ворон. Шеренги военнопленных по команде сержанта-охранника подтянулись, выровнялись. Через пару минут вслед за солдатом-звонарем из дверей каменного дома вышла группа советских офицеров НКВД. С десяток человек, все с каким-то строгим прищуром и тяжелым взглядом. Старший по званию – полковник. Среди них было и несколько неприглядных женщин в военной форме того же ведомства. Некоторое время все они с интересом внимательно рассматривали вновь прибывших, словно это были экземпляры в зоопарке. Наконец, вперед выступил коренастый капитан средних лет с грубыми чертами лица. Как выползший из-под земли корень дуба.